– Ты куда? Не надо, не ходи! Я сам справлюсь. Я просто чуть-чуть оступился.
– Ну да, как же! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, – пропыхтел Матвей, забираясь на порог. – Где ты? В доме?
Он пошарил лучом света перед собой.
– Да… – пробормотал Веня откуда-то сбоку. – У стены… Где окно… Только осторожно, пол весь гнилой…
Наконец в круге тусклого фонарного пятна появился темный сгорбленный силуэт. Матвей, медленно переступая через обломки и мусор, подошел к нему и посветил туда, где угадывалось лицо. Ватрушкин зажмурился и загородился рукой от света.
– Ты цел?
– Да цел, цел.
– Не ранен? Глаза вроде на месте, руки тоже.
– Да я же тебе говорил, все нормально. Нога вот только немного…
Матвей опустил фонарь ниже и чуть не выронил его от неожиданности. Стало понятно, почему Ватрушкин стоит согнувшись, в такой неудобной позе. Левая его ступня провалилась в прогнивший пол и застряла между двумя обломками балки.
– Ты нормальный или нет? – бушевал Матвей, пытаясь освободить ногу Ватрушкина. Для этого ему пришлось встать на колени и просунуть руку в щель. – Почему ты сразу не сказал, что нога застряла?
– Думал, сам вытащу, – виновато проговорил Веня, подсвечивая ему сверху фонариком Олега Денисовича.
– Никак, – шумно выдохнул Матвей. – Да, крепко засела… Руками не осилить.
– Палку надо поискать, – подсказал Ватрушкин, морщась от боли, – рычаг какой-нибудь… чтоб разжать.
Матвей выпрямился, отряхивая руки и колени.
– Где твой фонарь? Он мощнее. С этим ничего не найдешь.
– Упал… туда куда-то, – показал Веня и посветил в сторону. – Я, когда оступился, рукой взмахнул, выронил.
– Просто супер!
Матвей выхватил у него фонарик, пошарил в указанном квадрате и, к своей радости, обнаружил пропажу.
– Скажи спасибо, что работает, – проворчал он, нажимая на кнопку. – Повезло тебе!
– А мне вообще везет, – отозвался Ватрушкин, тяжело дыша. – Ну, ты знаешь.
– Прикалываешься – значит, жить будешь. Как нога? Очень болит?
– Ничего, терпимо.
– Погоди, сейчас что-нибудь придумаем. На, возьми фонарь, свети в этом направлении.
Матвей мельком взглянул на небо. Ничего нового, все те же редкие одиночные вспышки, с промежутком в пять-шесть секунд. Матвей принялся шарить по земле в поисках какой-нибудь палки, с помощью которой можно было бы расширить щель между балками. Первая же найденная доска переломилась с сухим треском и оставила несколько заноз в его ладонях. Еще парочка досок тоже были не настольно крепкими, чтобы выдержать столкновение с тяжелой балкой. Потом в ход пошел обломок черенка то ли от лопаты, то ли от грабель, но он оказался слишком коротким и поэтому совершенно бесполезным в качестве рычага. Матвей с досады пнул валяющийся рядом кирпич:
– Зараза! Даже не шевелится! Хоть взрывай ее!
Веня покрутился на месте, пытаясь найди более удобную позу, и проговорил со вздохом:
– Надо что-то прочное… железное…
– Да где же взять-то?! Ладно, давай фонарь, в той куче посмотрю, за домом.
Матвей исследовал мусорную кучу, разрушенные стены и окрестности, и, наконец, в нескольких метрах от дома обнаружил именно то, что искал, – толстый стальной прут, весь покрытый ржавым налетом.
– Ого, тяжелый! – радостно выдохнул Матвей, схватив его. – Ну, теперь пойдет дело!
– Матвей! – раздался вдруг пронзительный вопль Ватрушкина.
– Я сейчас! – крикнул он в ответ. – Уже иду! Я нашел!
– Метеоры!!! – отчаянно прокричал Веня. – Беги!
Матвей направил фонарь в землю и вскинул голову. Целый рой ярких тонких стрел пронизывал темное небо. С каждой секундой их становилось все больше, они действительно были похожи на светящийся дождь. Звездный дождь, льющийся сверху из прохудившегося небесного ведра.
Крепко сжав в руках фонарь и прут, Матвей гигантскими прыжками понеся к дому, уже не заботясь о том, куда наступает. Забрался в бывшую комнату через разломанный оконный проем и подскочил к Вене.
– Ты куда?! – истошно закричал тот. – К трубе беги! Скорее!
– Ты идиот?! – заорал в ответ Матвей и сунул ему в руки фонарь. – Держи и свети!
Он перехватил поудобнее прут и засунул одном концом между балками, возле ноги Ватрушкина.
– Матвей! – Веня попытался отобрать у него прут. – У тебя нет времени. Это последний шанс!
– Да убери ты руки, не мешай! – рявкнул Матвей и всем телом навалился на другой конец рычага.
– Их уже меньше, они сейчас закончатся! Иди! – умолял Веня. – Ну пожалуйста! Я как-нибудь справлюсь… Я… позвоню, и меня найдут… Со мной ничего не случится.
Он вдруг сильно оттолкнул от себя Матвея и прокричал срывающимся голосом:
– Опомнись! Ты себя должен спасать, а не меня! Я тебе никто! Уходи!
– Заткнись! – в отчаянии шипел Матвей, обдирая руки и куртку о грубый шероховатый прут. Шея и лоб взмокли от напряжения. В висках пульсировало: у-хо-ди, у-хо-ди. А небо салютовало ему падающими звездами.
Балка не поддавалась. Время истекало. И Ватрушкин был прав. Тысячу раз прав. Матвей должен спасать себя, свою жизнь, своих родителей. Он должен выбрать их, а не чужого одноклассника Ватрушкина из другой реальности. Это было логично, правильно и разумно – просто взять и уйти сейчас. Оставить его и вернуться в собственную жизнь. Он и в самом деле не пропадет, у него есть телефон, он знает свои координаты. Его обязательно найдут…
Но в этой безупречной логической цепочке было одно «но». И оно не имело разумного объяснения. Матвей знал, что не уйдет. Он просто не мог этого сделать.
Это было НЕВОЗМОЖНО.
В неистовой ярости он вновь налег на рычаг всем весом, рыча от натуги:
– Ну да-ва-а-а-ай же!!!
– Чуть-чуть пошатнулись! – вскрикнул Ватрушкин. – Я ногой пошевелил.
Матвей все свои силы вложил в очередной рывок и буквально повис на рычаге, помогая себе криком.
– Есть! – выдохнул Веня, вытаскивая ступню в образовавшуюся между балками щель. И тут же повалился на пол, не удержавшись на ногах. Матвей отпустил прут и кинулся к нему.
– Держись за меня, вставай, – он подал ему руку.
Веня не ответил. Он сидел и смотрел вверх, где догорали последние редкие вспышки падающих метеоров. Матвей поднял голову. На его глазах погасли еще две падающие звезды, и небо снова стало просто небом, с обычной россыпью звезд и тонким серпом луны. Все кончено. Матвей обессиленно опустился на пол рядом с Веней, даже не посмотрев, куда садится. Теперь все равно.
Они сидели рядом и молчали. Все было ясно и без слов. Они не успели. Упустили самый последний шанс.
