Горячий, дурно пахнущий воздух, похожий на густой гель, обжигал легкие. С каждым выдохом внутри оседала тяжелая взвесь, оставляя все меньше и меньше места для нового вдоха. В висках стучало, а сердце тяжело перекачивало кровь, отдаваясь с каждым ударом тупой болью в груди. Ноги заплетались, и казалось – еще шаг, и он свалится, убитый этим отравляющим газом. Однако он продолжал идти, и это длилось вечность.
Мыслями он снова и снова возвращался к Лизе. Вспоминал ее пахнущие цветами темные волосы. Бледную кожу. Мечтал обхватить ее обжигающе горячее тело, прижать к себе и не отпускать. Забыть обо всех подозрениях. Просто быть с ней. Он представлял, что они знакомы уже много лет, что вся его жизнь крепко связана с ней. Ведь он не просто так приехал сюда, не только потому, что ему осточертел однообразный быт родного города. Она звала его! Она приходила к нему во снах, она всегда была с ним. Ей нужна его помощь, и, возможно, даже большая, чем поиск отца.
Затем в голову вторгались воспоминания: почему-то первый поцелуй, о котором он почти позабыл и даже стыдился того, детского еще, опыта. Ароматные запахи на кухне. Мама готовит ужин, мама зовет его к обеду. Мама кричит ему: «Стой!»
Андрей остановился. Когда это было? Почему она это кричала ему? А затем другая фраза уже голосом отца: «Зачем ты это написал?» Андрей не помнил, не мог взять в толк: откуда они, эти слова? Из совсем далекого детства? Из тех дней, что позабылись, но крупицы которых все еще хранятся где-то глубоко внутри? Может, все это неправда? Как там говорил Антон Михайлович? «Это всего лишь чья-то галлюцинация».
Около часа назад он ступил с деревянной лестницы на ровный каменный пол. Тьму сменил свет электрических ламп, спускавшихся с потолка на длинных и кривых проводах, словно засохшие лианы. Куда больше этой каменной пещере, напоминающей подвал древнего замка, подошли бы факелы на стенах, однако Андрей уже перестал удивляться подобным вещам. Отчасти этот коридор напоминал тот самый, в который он попал из ванной в своей квартире, разве что никаких дверей здесь видно не было.
Андрей не переставал размышлять о своем положении. Пока он продолжал думать, еще оставались силы, чтобы идти. И порой он с ужасом понимал, что если отключит мысли и перестанет осознавать себя, то мир вокруг просто исчезнет, рассыплется, как карточный домик, и тогда уже не останется ничего, кроме тьмы. Всего за несколько дней его жизнь переменилась до неузнаваемости. Превратилась в бесконечное блуждание по темным коридорам, которые приводили лишь в новые и новые коридоры. Замкнутый круг! Бесконечная петля. Уроборос. Наблюдая за этим миром и вспоминая записи в дневнике, Андрей все более склонялся к мысли, что окружающая реальность просто не успела сформироваться. Повторяющиеся дома, лабиринты коридоров и лестничные пролеты без выходов… Здешний мир никак не мог принять свой конечный облик. Неизвестная сила, возможно, та самая, которую Москарев именовал в своих записях Матерью, просто выхватывала отовсюду по кусочку, не заморачиваясь над тем, как все это будет выглядеть в итоге. Может, определенная логика в этом все-таки была, но выловить ее в окружающем абсурде представлялось невозможным.
Воздух как-то резко переменился, потянул сквозняк. Андрей поднял голову и осмотрелся. Коридор закончился, и теперь Андрей оказался перед небольшой круглой нишей, а в ней увидел уже знакомую обстановку. Заваленный хламом старый стол, шкаф с книгами и облезлая деревянная скамья рядом с ним. За столом восседал Антон Михайлович. Андрея даже позабавило, как скоро он выполнил данное Виолетте обещание навестить старика, хоть и вышло это совсем непреднамеренно. Или же старик был куда хитрее и сам все подстроил? Тем не менее общество этого чудака было куда приятнее встречи с новым чудовищем, которое вполне могло ожидать где-то в этом подземелье.
Андрей уверенно спустился в нишу, обратив внимание на ее идеально круглую форму и отсутствие иного выхода из подземелья, кроме пути назад. Из воздуха ушла вязкость, и дышать стало легче. Будто до этого он надолго задержал дыхание, а теперь наконец вдохнул полной грудью. Вместе с тем ушла и прежняя вялость, а мысли стали яснее.
Антон Михайлович заметил гостя, только когда тот подошел вплотную к столу и громко кашлянул.
Он поднял глаза, одарил Андрея узнающей улыбкой и сказал:
– Приветствую! Рад, что вы так скоро пришли.
– И я рад вас видеть, – ответил Андрей. – Мне звонила Виолетта…
– Да-да, – мужчина махнул рукой. – Я знаю! Не будем об этом, боюсь, времени у нас мало, и я должен успеть поделиться с вами некоторыми вещами, которые, как мне кажется, могут помочь вам… Если не выпутаться из того поистине странного положения, в котором вы оказались, то хотя бы понять, что происходит. Присаживайтесь.
Андрей опустил взгляд и увидел, что на его стороне стоит потертый деревянный стул, которого он поначалу не заметил. Усевшись, он с любопытством посмотрел на помолодевшего Антона Михайловича, в котором практически не угадывались черты того немощного старика, каким он стал в реальном мире… или, вернее, в нормальном реальном мире.
– Хочу сразу отметить, – продолжил Антон Михайлович, – что большая часть того, что я скажу, это, скорее, домыслы, которые мне особенно нечем подтвердить, кроме того факта, что сейчас вы видите меня в том виде, в котором, прошу прощения за тавтологию, видите. Виолетта полагает, что причиной моего нынешнего состояния является трагедия, произошедшая с Яшкой, но она, конечно, не видит всей картины. Смерть сына – это тяжело. Именно потеря и привела меня к той точке, где я теперь нахожусь. Но боюсь, что я лишь усугублял ситуацию изо дня в день, не желая смириться. Теперь пути назад для меня уже нет.
Андрея удивлял спокойный тон и несколько иная манера Антона Михайловича изъясняться. В прошлый раз он оперировал полунамеками и старательно делал вид, что не понимает, о чем его спрашивает Андрей. Возможно, состояние Антона Михайловича на этой стороне каким-то образом было связано с тем, каким он был сейчас в своем истинном обличье. А поскольку Виолетта сказала, что сейчас у него просветление, то выводы напрашивались сами собой.
– Перед тем, как я начну, хочу кое о чем вас попросить. В последнее время у меня есть подозрения насчет Виолетты.
– Что вы имеете в виду? – спросил Андрей.
– Ничего особенного. Это, скорее, предчувствие или интуиция… Просто хочу вас попросить быть внимательнее к ней. Возможно, происходит что-то нехорошее. Поймите правильно: Виолетта, пожалуй, единственный оставшийся у меня близкий человек. Я очень не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Ее поведение в последнее время стало, скажем так, немного странным. Просто… Будьте внимательным!
– Хорошо, – Андрей кивнул. Он не очень понимал, к чему ведет историк.
– Я впервые попал сюда как раз после смерти Яшки, – продолжал историк. – Как я позже понял, люди и предметы, оказавшиеся по эту сторону, были насильно перетянуты сюда некоей силой, которая, по моему мнению, вполне разумна, хоть и не совсем понятна человеку. Точнее, я бы сказал, что совсем не понятна. Иногда эти люди и предметы могут на короткое время вырываться обратно… Но со временем, почти неизбежно, этот мир (хотя это определение как-то плохо подходит к живому существу) поглощает их. По какой-то причине я мог уходить и возвращаться вновь, когда пожелаю. И я выбрал пребывание здесь, чтобы спастись от того горя, которое на меня обрушилось, а еще для того… Чтобы найти убийцу моего сына. Считайте, что мое состояние на той стороне, которое теперь неизбежно проецируется на меня и тут, в какой-то мере является следствием моего выбора… В отличие от других.
