Полиция только-только начала вырабатывать новые правила работы. Ещё не появилось должности «дознавателя смертных дел», пока была «очистка» – по шесть человек в каждом отделении полиции. Мы работали парами, сутки через двое, что меня вполне устраивало. Проверяли подозрительные или заброшенные квартиры (порой в запертой много месяцев квартире обнаруживалось несколько восставших, тупо бродящих из комнаты в комнату или впавших в ступор и ожидающих добычу у дверей). Впрочем, чаще нас вызывали соседи, услышавшие подозрительные звуки или обратившие внимание, что из квартиры давно никто не выходит. Иногда звонили прохожие, заметившие в окнах подозрительных существ. Не всегда, кстати, это оказывались восставшие. Рожи у людей бывают такие страхолюдные, что и при жизни они выглядят покойниками.
Ромса, устроив мне краткую проверку на умение работать мачете, остался доволен. Оружие тоже одобрил. В полиции как раз начали выдавать служебные мачете, но желающим под расписку оставляли их собственное, более привычное оружие. Помнится, был один чудак с прадедовской кавалерийской шашкой… Впрочем, я об этом уже рассказывал.
Первую неделю мы притирались друг к другу, Роман раздражал меня смесью своей искренней простоты и напускной хитрости, чудовищной необразованностью и совершеннейшим равнодушием к чужим проблемам.
«Кому сейчас легко?» – обычно произносил он, услышав о чьей-то житейской трагедии. И пожимал плечами так, что становилось ясно – он главный страдалец в этом суровом мире.
При этом Роман успел уже обзавестись квартирой в Москве (и мне казалось, что не самыми честными путями), копил деньги на спортивный мотоцикл и любил порассуждать о том, как женится на красивой высокой девушке с большими сиськами. Рост и размер бюста явно были его фетишами – при виде высокой и грудастой женщины он начинал вести себя совершенно неадекватно, скалился в улыбке, рассыпал убогие комплименты и предлагал номер своего «телефончика». Он, кстати, обожал такие уменьшительные словечки: «Хотите мой телефончик?», «Пивасика надо попить», «Диня, глянь, какие у тёлки сисечки!».
В тот день нас вызвали на очередной адрес. Люди, вернувшиеся из поездки к родственникам в Саратов, сообщили, что из соседской квартиры периодически раздаётся стук. Разумеется, они даже не попытались проверить, что там случилось, а позвонили в полицию.
– Думаю я, Диня, что там ремонт затеяли, – рассуждал Роман, пока мы шли к старенькой девятиэтажке. Она была недалеко от отделения, смысла не было требовать служебную машину. – Молоточком тюк-тюк-тюк! А стены в панельках знаешь какие твёрдые? Или шкафчик решили собрать.
– Вот и проверим, – сказал я.
– Нам за это денежки платят, – согласился Роман.
У меня было серьёзное подозрение, что помимо зарплаты Роман не брезгует и мародёрством. Прихватывает из квартир, где никого живого не осталось, деньги и ценности. Но за руку я его ни разу не ловил, да и не был уверен, что стану это делать. Кому сейчас легко? Каждый выживает как может.
Подозрительная квартира была на шестом этаже. Лифт работал, мы поднялись, позвонили вначале бдительным соседям. Никто не открыл. Что ж, они не обязаны нас дожидаться, проинформировали органы – и ушли по своим делам.
– Вот она, нехорошая квартирка, – встав возле двери с номером «50», произнёс Роман.
Заподозрить его в знакомстве с великим романом Булгакова я не мог, поэтому невольно улыбнулся.
– Нечего улыбаться, Диня, – строго сказал Роман. – Тут, можно сказать, место трагедии! Слышишь?
Я прислушался.
Да, за дверью стукнуло. Негромко, но гулко. Будто по трубе колотят чем-то тяжёлым. Пауза. Долгая. Потом ещё один удар.
– Не нравится мне это, – решил Роман. – Эх, топорик бы мой, отобрали топорик…
Он достал выданное в полиции мачете, взял поудобнее. Велел:
– Выбивай дверь, Диня!
Дверь, пожалуй, и впрямь можно было выбить. Обычная старая деревянная дверь. Не надо звать слесаря или спецбригаду.
Я немного подёргал ручку – дверь слегка заходила взад-вперёд. Замок ерундовый.
Главное, влетев вместе с дверью в квартиру, не оказаться в гостеприимных объятиях восставшего.
Решив начать с малого, я отступил на пару шагов и рванулся к двери, ударив её плечом.
Как ни странно, двери этого хватило. Она была закрыта лишь на защёлку, которую вырвало из косяка. Роман крепко схватил меня за плечо, не позволив ввалиться внутрь, я отступил, давая ему возможность ударить.
Но бить было некого. Прихожая – пусто, дверь на кухню – открыта, пусто. Дверь в комнату – заперта.
За дверью тихо и знакомо скреблось.
– Хлопушки-воробышки, – сказал Роман. – Башкой они, что ли, в дверь долбят?
– Не похоже, Роман. – Я старался не произносить его нелепое прозвище. – Эй! Люди! Есть кто живой?
Через секунду из-за закрытой двери послышался тонкий детский голос:
– Да! Да!
Слышно было едва-едва. Между нами, похоже, была не одна дверь.
– Что там у вас? – крикнул я.
– Там мама с папой! Не убивайте их! Не убивайте!
– Твою ж… – Роман выматерился. – Знаю я такую планировку, ручки за неё отрывать строителям… Там две комнаты и тубзик.
– Значит, мама с папой в комнате… бродят, – сказал я.
– А дитё заперлось в сортире.
– Не убивайте их! – ещё раз, едва слышно, крикнул ребёнок.
Мы с Романом переглянулись.
Правила требовали уничтожить агрессивных восставших. Особенно если в опасности кто-то живой. Конечно, если есть возможность восставших связать или иным образом иммобилизовать…
– Вот же проблема, Диня, – обречённо сказал Роман. – Давай, доставай сеть.
– Они активные, – напомнил я. – Может, подмогу вызовем?
– Их положат, никто возиться не станет. Сеть давай!
Почти четверть часа мы готовились, стоя у дверей, в которые скреблись и бились восставшие. Несколько раз из-за дверей снова звал ребёнок, слабее и слабее с каждой минутой. Звал и просил не убивать маму и папу.
Мы справились.
Нам удалось набросить сети на папу, выскочившего первым. Папа был молод, крепок и голоден. Сети бы его долго не удержали, но они дали нам тридцать секунд, за которые Роман огрел молодую, высокую и грудастую – в его вкусе – маму по голове дубинкой. Даже восставшие от хорошего удара на время теряются.
Мы сковали их наручниками, а потом ещё и связали. Мама ухитрилась укусить Романа – он тоже оказался в её вкусе, Роман лишь выругался.
