…Дверь открылась, и Лютвиц возликовал. Радость оказалась преждевременной.
Не спрашивая разрешения, в кабинет проскользнул оберштурмфюрер Альберт Рауфф – приземистый, средних лет лысый человечек с одутловатым лицом… Из тех, что называют серыми: встретишь такого на улице, внешность забудешь через пять минут. Вольф еле сдержал ругательства – ты только что представлял во рту божественный вкус дешёвого шнапса, а вместо этого в комнате появляется совершенно мерзкая сволочь. Ещё недавно Рауфф числился в подразделении «Мёртвая голова», занимавшемся охраной концлагерей, он принял активное участие в «Мюрфильтельской охоте на зайцев» в прошедшем феврале. Вместе с подчинённым ему отрядом СС без сна и отдыха гонял по лесам сбежавших из концлагеря Маутхаузен русских военнопленных
[15]. Смекалка у Альберта работала прекрасно – словно овчарка, он чуял, где искать. Беглецов расстреливали в сараях с сеном для скота, травили до смерти собаками и оставляли замерзать в снегу, фотографируясь рядом с трупами. Рауфф достиг таких великолепных результатов, что его повысили – отправили в Главное управление имперской безопасности (РСХА) в Берлин. Ныне он следователь гестапо по особым делам.
– Хайль Гитлер, – заявил Альберт и плавно выбросил руку – словно уточка плывёт.
– Хайль Гитлер, – довольно скучным эхом отозвался Лютвиц.
Он сразу заметил чёрную папку под локтем у гестаповца.
– У меня для тебя две новости – хорошая и плохая, – оскалился Рауфф.
– Давай хорошую, – пробурчал Лютвиц, продолжая страдать без шнапса.
Оберштурмфюрер ловко, двумя пальцами, вытянул из папки листок бумаги.
– Здесь список лиц, живущих поблизости от Тиргартена и обладающих пропусками, дающими право передвижения через КПП во время комендантского часа. Тот самый, что ты сегодня утром запросил в адресном бюро гестапо через РСХА. В конторе очень интересуются, зачем тебе эти адреса? Наступление русских в полном разгаре…
– Я всё уже объяснил, – Вольф выхватил листок. – Ты помнишь случай Хаарманна? Убийцей может быть и полицейский. Мы в «крипо» перебираем любые версии, помогающие напасть на след Диснея. Давай плохую новость.
На улице сильно грохнуло, истерически закачалась люстра.
Улыбка Рауффа утекла с лица – вроде кто-то смыл акварельную краску.
– Мы получили информацию, что ты распространяешь капитулянтские настроения, – произнёс оберштурмфюрер тихим, театрально зловещим голосом. – Сейчас гестапо ищет этому подтверждение, опрашивая сослуживцев по «крипо», – в данный момент даёт показания Хофштерн. Он отрицает твои заявления на тему возможного проигрыша войны Великой Германией. Обычных штатских, фольксштурмовцев и солдат, согласно приказу Геббельса, за пораженческие разговоры вешают на месте. В отношении тебя, как фронтовика и офицера, мы открываем следствие. Будь готов вскоре побеседовать со мной.
Голова у Лютвица заболела ещё больше. «Господи боже, – подумал он. – Не я один, мы все сошли с ума. И даже не замечаем этого. Самая страшная особенность сумасшедшего – в уверенности, что он нормален. Рауфф будто не слышит грохота за окном».
Он устало кивнул – спорить было бесполезно.
– Делай, что считаешь нужным, – заявил Вольф, глядя в прозрачные глаза Рауффа.
– Благодарю за разрешение, – шутовски поклонился тот. – Расследование в процессе, но мы завершим его в сжатые сроки. Ты будешь либо допрошен, либо арестован в ближайшее время – обвинения серьёзные. До скорой встречи, адмирал Нельсон.
…Лютвиц и бровью не повёл, когда оберштурмфюрер покинул кабинет. Его раздражала тупая шутка гестаповца по поводу чёрной повязки на глазу
[16], однако грамотнее было сдержаться. Он углубился в чтение листка и вдруг улыбнулся. Надо же. Ему несказанно повезло. В радиусе от двух до пяти километров от Тиргартена не так и много обладателей заветного пропуска.
Всего-навсего пять фамилий.
ХАЙНЦ ВИНТЕРХАЛЬТЕР.
ДИТЕР ВЕНЦЕЛЬ.
ГАНС ЛАУФЕР.
ИОГАНН БАУЭР.
ГЕЛЬМУТ КЁНИГ.
Он не слышал, как вошёл Хофштерн. Лишь когда тот с виноватым видом поставил на стол фляжку со шнапсом, Лютвиц уставился на заместителя красным от бессонницы глазом.
– Запри дверь. Мне нужно поговорить с тобой об очень важном деле…
Глава 5
Коллекционер
(Район Тельтов-канал, в ночь на 26 апреля 1945 года)
Человек вошёл в дом очень осторожно. Он передвигался едва ли не на цыпочках – ступая мягко, словно кошка. Задерживаясь за каждым углом, хозяин выставлял вперёд фонарик, нащупывал дорогу. Свет был притушенный, слабый – пришелец опасался, что его передвижение заметят через окна с улицы. Постоянно оглядываясь, он пробрался на кухню и там включил фонарь поярче. Наклонился, внимательно осмотрел лежащий на полу женский труп. Тело окровавлено, повреждено, на обеих лодыжках следы зубов: видимо, в окно запрыгнула бродячая собака – стёкол в рамах давно нет, вышибло взрывной волной. Сбросил с плеч армейский ранец, вытащил пожарный топор. Примерился. Взял тело за ногу, подтащил к себе, замахнулся.
Треск костей. Блеск лезвия. Новый удар.
Управляясь с «разделкой», он не забывал поглядывать на дверной проём, нервно щурясь. Ночь не замолкала ни на секунду. Доносился дробный стук пулемётов, стрекотали, как кузнечики, автоматы ППШ и шмайссеры, ухали, словно филины, старые винтовки, грохотали гаубицы, слышались хлопки фаустпатронов. Земля упруго дрожала от гула бомбардировщиков, шедших на низкой высоте. Человек спешил. Он понимал, что игра зашла слишком далеко и отказаться от неё нельзя. Дом у Тельтов-канала находится не в слишком глубоком тылу русских, но в любой момент сюда могут ворваться немцы: не только улицы, но и квартиры в зданиях переходят из рук в руки. Остатки вермахта, СС и фольксштурма, хотя и отступают, изо всех сил стараются контратаковать, в отчаянии лезут на русские «дегтярёвы» с криками «Хайль!». Асфальт сменил цвет на багрово-красный, в загустевшей крови вязнут подошвы. До линии фронта полтора километра… всё может измениться в секунду. Но он предусмотрителен. Во избежание сложностей, прихватил с собой сразу два разных комплекта формы.
«Разделка» закончилась быстро – гость не был новичком в своём деле.
Положа руку на сердце, мог бы вообще этим не заниматься. В грохоте орудий, в алчной пасти войны, поглотившей Берлин, на чьих мостовых лежат десятки тысяч мертвецов (и лягут во много раз больше), можно бросить не одно – двадцать неопознанных тел. Но тут есть два принципа. Первый – он хороший мальчик. Да-да. Его в детстве мамочка учила убирать за собой игрушки и фантики от конфет, если забывал – строго наказывала. Тот оставшийся от деда солдатский ремень со свинцовой пряжкой и заключение на ночь в тёмном чулане он запомнил на всю жизнь, даже сейчас просыпается с криком. Это просто въелось в кровь, лечение не поможет. Он нервничает целый день: нужно вернуться и УБРАТЬСЯ, УБРАТЬСЯ, УБРАТЬСЯ. Нельзя оставлять бардак. Мамы больше нет, но мама такого бы не одобрила. Накажет. А он её слушается. Второй принцип тоже довольно-таки весом: ему необходимы три экземпляра коллекции. Самые лучшие. А потом пора перебираться в новое убежище у центра. По крайней мере, там без особых проблем легко прожить дней пять.
