– Сынок, ты нам больше не нужен, – обратился Вольф к шуцману. – Возвращайся на свой пост, мы с господином унтерштурмфюрером обсудим секретные тонкости расследования.
Шуцман вскинул правую ладонь и побрёл прочь. Не раньше, чем он скрылся из виду, Вольф вернулся к беседе. В Германии лучше общаться без лишних ушей. Приказано безоговорочно верить в победу, а тех, кто сомневается, – в петлю или к стенке.
– Да, я обещал Панцингеру поймать Диснея, – взял он под локоть благоухающего шнапсом заместителя. – И понятия не имею, что нам делать. С пятого апреля он отрезает в Тиргартене головы девушкам, но целых три недели подряд у меня связаны руки. Просил хотя бы роту СС, поставить вокруг парка оцепление – отказали. Всё для фронта, русские взяли Зееловские высоты. А цыплята из вчерашних школьников мне не нужны.
Унтерштурмфюрер настороженно оглянулся по сторонам.
– Зачем мы вообще этим занимаемся? – еле шевеля губами, шепнул он. – Ты же понимаешь – остались считаные дни. Берлин окружён. У моего дяди есть ресторанчик в Испании. Давай переоденемся в гражданское, попробуем уйти, пока можно… Бросим всё к дьяволу… Документы достать, сам понимаешь, особой проблемой не является. Знакомый уголовник сделает – качество блеск, как настоящие. Решайся, Вольф.
Лютвиц посмотрел на коллегу пустым, потухшим глазом.
– Мне некуда и незачем идти. Гертруда с девочками превратились в дым. Считаные дни? Отлично. Значит, у меня есть ещё немного времени, чтобы поймать эту сволочь. Он же откровенно издевается над нами. Знает, что в розыске. И всё равно убивает по девчонке раз в несколько дней, график у него. Пускай это станет моим главным развлечением перед смертью – он выслеживает девушек, а я поохочусь на него самого. И знаешь, я в более выигрышном положении. Мне, в отличие от Диснея, нечего терять. Такая бесподобная игра случается один-единственный раз в жизни.
– Ты сошёл с ума, Вольф.
– Конечно. Знаешь, как прекрасно чувствовать себя сумасшедшим?
Мёртвое тело они осматривали молча – под непрерывную канонаду орудий, теперь уже с юго-востока. Прибывшая вскоре бригада «крипо» почтительно ждала неподалёку, пока они разглядывали ногти покойницы, пытаясь выудить хоть частичку кожи убийцы. Наконец Вольф поднялся с колен, мокрый и грязный. Процедил пару ругательств, сорвал и с силой бросил в раскисшую траву обе перчатки.
Ничего. Опять ничего.
Они нарочито неторопливо шли к машине через лес, по очереди допивая фляжку. Шофёр вскинул руку, Вольф в ответ сделал еле заметное движение правой конечностью, словно собирался почесаться. По дороге к зданию Имперского управления безопасности на Принц-Альбрехт-штрассе все трое молчали. Лютвица подташнивало от выпитого на голодный желудок. Он сделал знак водителю, и тот притормозил «хорьх».
– Спасибо, Генрих. Мы с господином унтерштурмфюрером пройдёмся.
У полуразрушенного дома на углу немолодой фельдфебель отдавал команды подразделению фольксштурма – десятку подростков с фаустпатронами
[4] на плечах и пятерым пожилым ополченцам: старшему было изрядно за шестьдесят. Он никак не мог удержать в дрожащих руках винтовку, хватался за сердце, фельдфебель, раздувая усы, угрожал пенсионеру всеми муками ада. На дереве близ книжного магазина качались на апрельском ветру неумело вздёрнутые (один выше, другой ниже) трупы двух мужчин – в чёрном пальто и в кургузой куртке с заплатой на спине. На груди повешенных булавками были пришпилены листы бумаги: «Я призывал сдаться». В стороне солдаты СС проверяли документы у женщины с большой сумкой, набитой тряпьём, – по её щекам катились слёзы, она кричала, размахивая руками, показывая на себя и на руины дома. Один из эсэсовцев лениво снял с плеча автомат. Вольф и Вилли не обернулись, услышав короткую очередь. Уличные мародёры не по части их ведомства.
– Дорогой Вилли, – шепнул комиссар Лютвиц, фамильярно обняв заместителя за шею. – Вот интересно. Район Тиргартен разрушен бомбардировками. Девушки живут не в двух шагах отсюда. Их надо захватить. Связать. Привезти в парк. И всё это – в прифронтовом городе, где на каждом шагу патрули СС, одержимые мыслями о шпионах, паникёрах и предателях. И как ты думаешь, почему Дисней проникает через все заслоны в комендантский час… а мы не получаем донесений от патрульных с описанием подозрительной личности?
– Не знаю, – честно ответил Хофштерн. – Ты мне расскажи.
– У него есть пропуск, – дохнул ему в лицо перегаром Лютвиц. – И очень хороший. Наш мальчик с отрезанными головами стопроцентно не из рабочих кварталов Веддинга. Его аусвайс даёт проезд в любое место Берлина без малейших проблем.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Вилли.
– Почти все маньяки-убийцы из неблагополучных семей, это существа без высшего и даже без среднего образования, с одной извилиной в мозгу. Тут совершенно иной случай. У парня либо отличные связи, либо хорошая должность.
Снаряд врезался в стену слева – обоих упруго ударило взрывной волной. Дальше шли до Принц-Альбрехт-штрассе молча, каждый думал о своём. Вольф по привычке придерживал левую руку – в сорок втором врачи достали из неё десять осколков русской гранаты, брошенной партизанами. «Лимонки» Ф-1, навсегда лишившей его левого глаза.
Глава 2
Русалка
(Район Тельтов-канал, юг Берлина, 25 апреля 1945 года)
Курочкин исступлённо вглядывался в посеревшую кожу утопленницы, в двадцатый раз пытаясь разубедить себя – это не она. Такого не может быть. Просто не может, вот и всё. Они просто похожи. Как две капли воды, не отличишь. Нет-нет-нет. Пожалуйста.
– Вась, а Вась, – мрачно повторил старший лейтенант Комаровский, тронув его за плечо. – Прости, тут ничего не сделаешь. Это Настя. Посмотри на руку. Вот сюда. Хватит.
На скрюченном пальце девушки, всего час назад извлечённой из ледяной тьмы Тельтов-канала, блестело простенькое серебряное колечко – сержант Василий Курочкин подарил «цацку» двадцатилетней санитарке Насте неделю назад, разыграв целое представление, и разведрота втайне от начальства дружно обмывала будущую свадьбу чистым медицинским спиртом. Василий стоял над телом на коленях, спина сотрясалась от глухих рыданий. Комаровский, сбиваясь, твердил невпопад нечто ласковое, но лицо старшего лейтенанта оставалось непроницаемым. Вскинув трофейный шмайссер, он вглядывался в развалины домов у воды, где не прекращалась стрельба. Канал вчера форсировали с трудом, фрицы защищались отчаянно. В ППШ кончились патроны, и Комаровский забил прикладом офицера в чёрной форме. Тот не хотел умирать – уже вместо лица кровавая маска, зубы в крошево, а всё хрипел, пытался до горла добраться… вот приклад к чёрту и разломал. Бывает.
– Серёга, – хрипел Курочкин. – Я же с ней два года… ты понимаешь… два. Мы уже в Берлине… войне несколько дней осталось… за что… вообще не понимаю, блядь…
Комаровский умолк. Утешать он умел плохо.
Настя исчезла сутки назад. Её тело нашли в переполненном трупами канале – без головы. Опознали по вот этому самому Васькиному колечку, но оно бы и не понадобилось – все документы в карманах, включая красноармейскую книжку, пусть и размокли, остались нетронутыми. “Вервольф”, – заявил командир полка, едва ему доложили о происшествии. – Лютуют, запугивают, сволочи фашистские». Однако, шагая по городам Германии уже почти полгода, в великую силу вервольфовцев Комаровский не верил. Случалось всякое – война есть война, а не домашний пирог. Даже небольшие деревни защищались ожесточённо, дрались за каждый дом, из подвалов приходилось выбивать гранатами. Полуразрушенный Бреслау остался глубоко в тылу, до сих пор не взятый частями РККА: сумасшедшие мальчишки из гитлерюгенда, власовцы, которым абсолютно нечего терять, СС, фольксштурм. Пленных там не брали, да и зачем? Они ж как собаки бешеные. Настя из жалости хотела перебинтовать истекающего кровью белобрысого шутце, так урод ей руку до кости прокусил. Но вот голов точно никто не отрезал – какой идиот станет изображать мясника в горячке боя? В уголовном розыске Брянска, откуда следователь Комаровский (бывший школьный учитель истории) ушёл добровольцем на фронт в июле сорок первого, таких крайностей, впрочем, тоже не водилось. Убийства в Брянске происходили разные – и блатной «гоп-стоп», и «бытовуха» с ударом бутылкой по башке, и милая русскому сердцу поножовщина. Но унести голову с собой как сувенир? До этого самый жуткий блатарь не додумается. Оставив попытки успокоить Курочкина, старлей задыхался от бешенства – кем мог быть человек, убивший девушку? На войне рыцарству и лирике не место, однако куда логичнее попытаться зарезать офицера или хотя бы солдата, чтобы нанести противнику урон посильнее… Но зверски расправиться с безобидной санитаркой? Странно, очень странно. Неподалёку тяжело бухнул фаустпатрон, послышались автоматные очереди, крики «хох» и «форвертс!». Похоже, немцы снова пытались контратаковать.
