— Мы ошеломлены чрезмерной сложностью, — ответила женщина.
— Чем же займется ваш разум, как не сложностью? — спросила богиня.
— Мы обмираем от этого света, цветов и дикой музыки, — воскликнул мужчина.
— Чем же будет ваше воображение без фантазии и обильного хаоса?
— Но мы противоборствуем и не знаем отдыха.
— Что есть храбрость без противоборства и обладание без усилий?
Мужчина и женщина ничего не смогли ответить.
— Здесь довольно славно, — сказал наконец мужчина, окинув взглядом неподвижный мир.
— Да, — согласилась женщина, — мы можем построить маленький дом вон на том холме. С цветочным садом и травами в горшках.
— Если здесь будут животные, — сказал мужчина, — мы сможем возделать эту землю. Пожалуйста, избавь нас от дикости и оставь здесь.
Богиня, быстро утратившая интерес к своим творениям, уступила их желанию и создала для них самых разнообразных животных и ландшафты. Она была занята этим, когда до ее ушей донесся смех. Прохожие божества глядели на земную сферу и иронизировали над ее бедными созданиями — такими слабыми и трусливыми, такими бесконечно глупыми в своих очевидных нуждах.
И когда богиня поняла, что она сделала, она в страшной ярости вывернула планету Земля внутрь самой себя, в полую сферу, с замкнутыми внутри мужчиной и женщиной и их несовершенным миром, навсегда скрытыми от богов и космоса, куда она устремилась, как только сдернула покров с вращающейся и мерцающей, как и прежде, вселенной.
Так мы и остались покинутыми с нашим горьким упущением, — голос Иисуса нарастал, — и в глубине сердца все вы знаете, что мы все еще потеряны!»
Толпа следила за Иисусом с неослабевающим вниманием. Даже солдаты стояли как вкопанные. Иисус медленно окинул взглядом стоящих перед ним людей.
«Так мы потеряли рай. Своим собственным языком мы приговорили себя к жизни несчастных глупых созданий, рождающихся в агонии, живущих в невежестве и умирающих в безнадежности.
Женщина первой поняла, какую они совершили ужасную ошибку, и в слезах прибежала к мужчине, но тот стал уже священником и принялся ее бранить:
— Не смей больше думать о богине, ибо дикий мир, от которого нас избавили, — это всего лишь адское место, где жила дьяволица. Верь тому, что я говорю. Следуй за мной и спасешься.
Бросив последний взгляд на небо, женщина покинула все, что могло быть, и последовала за мужчиной в объятия Закона и Здравого Смысла. Он приветствовал ее в этом сумрачном месте и спеленал ее покрывалами всевозможных пророчеств и иного вздора, только бы избежать озноба от их ужасной потери».
А потом отец драматически понизил голос и, указав на горизонт, закричал: «Здесь мы втянуты в темноту ужасной ночи, которая кончится тогда, когда мы будем разбиты Мором, Голодом и Войной и, как следствие, будет разбито наше сознание, и в своем безумии мы осмелимся тогда вновь взглянуть на небо. Я вижу две тысячи лет освобождения от чар, которые назовут прогрессом, две тысячи лет такой гонки за познанием, которая перечеркнет сам смысл познания».
Толпа ударилась в отчаяние, но отец шикнул на них и посеял семена надежды. «Спасаясь бегством от неразумной пары в ту вечную ночь и вывернув земную сферу, богиня почувствовала жалость к созданным ею мужчине и женщине и не закрыла тот тоннель, через который выбралась в открытый космос. Она оставила нам два дара — крохи Разума, чтобы вести наши мысли сквозь толстые стены невежества, воздвигнутые предрассудками и верой, и дух Мечты, путешествие воображения, его стремление к движению. С этими дарами мы когда-нибудь отыщем этот путь и обретем утраченный рай. Но только в том случае, если будем думать и будем мечтать!»
И долго еще после того, как Иисус и Иуда собрались и любовно с нами попрощались, долго после того, как они скрылись из виду, люди продолжали стоять, словно приросли к пыльной земле. Они не двинулись ни во время рассказа, ни когда он кончился.
Дэниел встал и подошел к краю хоров. Глядя вниз через неф, он увидел отца Синджа, появившегося из исповедальни с термосом и обогревателем.
— Креспен хочет услышать все, что ты рассказала. Я пойду домой и запишу, пока еще свежо в памяти.
— Конечно, — согласилась Евдоксия. — Я пишу сейчас «Новую жизнь Христа» и оставлю ее в соборе, но по поводу главной теории и выводов мне добавить нечего. Я не могу заставить себя говорить о дальнейшей истории моего отца, особенно о ее конце. Мое сознание вычеркнуло прочь дурные воспоминания.
Дэниел наблюдал, как отец Синдж подошел к алтарю, преклонил колени и исчез в ризнице.
— Ты можешь сказать мне еще одну вещь? — спросил Дэниел и повернулся к органу. Но Евдоксии там не было.
13
Наконец-то они собрались все вместе — первое занятие курса средневековой литературы. Дэниел привел с собой Гленду, раз уж она официально числилась студенткой, и когда они оба вошли в аудиторию Е46, К. К. Сук, Алисон, отец Синдж, сестра Имприматур и Сеймур Рильке уже сидели вокруг преподавательского стола. Щенок тут же помчался к монахине и взобрался к ней на колени.
— Как поживает моя псюшка, — пропела счастливая Имприматур, — как поживает моя собаченька? У-у-у-у-у! У-у-у-у-у! Интересно, что этот проказник нам расскажет, а? Веселые истории для шалунишек собачек? Да-а! — Гленда улыбалась во всю пасть. Она чувствовала себя великолепно и была готова к самым веселым историям.
Дэниел положил на стол книги, сел и оптимистично улыбнулся аудитории. Если он и был для чего-то создан, то именно для этого: вновь отправиться в обожаемый им ландшафт с новой командой попутчиков, быть проводником по очарованному миру, настолько далекому от отвратительной шуги современности, что каждый чувствовал себя здесь сладостно уединенно, где бы он ни замешкался: у ворот замка, во дворе церкви, в перелеске, в лощине, на пригорке… Он любил и сам ритуал первого дня, прелюдию к отбытию:
— Добрый день, дамы и господа. Меня зовут Дэниел О'Холиген, мне выпала честь вести наши занятия по средневековой литературе. — Он направился к доске и написал: «Средневековая литература», потом тире и «д-р Дэниел О'Холиген».
— Сменил имя, Дан? — озадаченно выгнул свои изящные бровки К. К. Сук.
— Нет. Это мое полное христианское имя, мистер Сук. Однако я рад, что вы обратили на это внимание, потому что хотел бы, чтобы, сообразно университетскому обычаю, мы обращались друг к другу по фамилии. Я также хотел бы поддержать демократический способ принятия решений в вопросах, касающихся проведения урока. Предлагаю голосовать в тех случаях, когда возникает чреватая конфликтом ситуация. Согласны?
Все закивали. К. К. Сук закурил «Мальборо». Дэниел нахмурился:
— Похоже, у нас возникла первая заминка. Согласны ли мы с тем, что мистер Сук может курить во время лекции?
Отец Синдж не возражал. Сестра Имприматур отрицательно покачала головой, и Глендиной тоже, Алисон поинтересовалась о возможном компромиссе, мистер Рильке повторил вопрос. Дважды. Наступила короткая пауза, обычная после первого выступления мистера Рильке в незнакомой компании, и Дэниел решительно вступил:
