Однако мой кофе держится молодцом, не убегает. И я им тоже держусь, не теряю голову, не ору истошно от радости: «Ну мы даем!» – хотя мы, конечно, еще как даем. Больше всего на свете люблю такие простые штуки: рассеивать тьму любыми подручными средствами, от солнца до встроенного в телефон фонаря, добывать радость из горя, превращать скорбь в торжество, делать всякое поражение первым шагом к грядущей победе, и чтобы цветы росли на руинах, трава пробивалась сквозь асфальт, улыбка – сквозь слезы, все вот это вот.
Седьмой круг
Ханна-Лора
– Он был такой веселый, храбрый мальчишка, – сквозь слезы говорит Ханна-Лора. – И знаешь, такой красивый! Для меня это, стыдно признаться, оказалось решающим аргументом: когда видишь такого красивого, кажется, ему везде будет хорошо. Тем более, если этот красивый – художник. Думала: будет занят по горло, не заметит, как время пройдет. Боже, какая я была дура! Какая наивная дура! Сама отправила мальчика на верную гибель в полной уверенности, что он – наилучший кандидат. Остальные-то как раз в нем сомневались, многие говорили, что это последнее дело – вербоваться в Мосты из-за несчастной любви, и были, конечно, правы, но я сумела их убедить. Если бы не мое красноречие, жил бы он сейчас дома и горя не знал бы. Ну, то есть знал бы, конечно, на то и жизнь, но…
– Вот именно, – мягко говорит Стефан. – На то и жизнь. Никто не знает, к кому каким боком она повернется, никто не может предвидеть всего, все мы иногда становимся дураками, никто ни в чем не виноват. Но ты плачь, конечно, так быстрей полегчает. Сам бы на твоем месте плакал сейчас.
– Ты плакал бы? Ты?!
– Да что ж я, не живой человек?
Ханна-Лора, не прекращая рыдать, отрицательно мотает головой.
– Да ладно тебе. Просто очень старый и умный. Но это, будешь смеяться, ничего не меняет. Только и разницы, что самых старых и умных больше некому гладить по голове. Но это как раз не беда: если уж ухитрился дожить до такого момента, когда старших вкруг не осталось, значит, со всем остальным, включая свою горемычную голову, как-нибудь справишься сам. А тебе справляться самой пока еще рано, – добавляет Стефан и ласково гладит Ханну-Лору по рыжим кудрям.
– Я, между прочим, может быть еще и постарше тебя, – огрызается Ханна-Лора, шмыгая носом, как школьница после неудачной контрольной. – Просто пока об этом не помню.
– Зато я помню, когда тебя воскресил, – говорит Стефан. – Совсем молодая была девчонка, всего-то две последние Исчезающие Империи пережила. Так что тебе пока еще можно быть дурой. С другой стороны, а кому нельзя?
Ханна-Лора улыбается сквозь слезы.
– Ну да, красиво жить не запретишь, как сказал бы сейчас… этот… о господи, вылетело из головы. Ну, твоя божья кара. Что-то я совсем плоха стала, вон уже имена друзей забываю. Так распускаться нельзя.
– Да все с тобой в порядке. Просто вспоминать стало нечего. Он сжег свои имена.
– Как это – сжег?! И зачем?
– Как именно – черт его знает. Лично я не умею, просто никогда не было нужно. А зачем, подозреваю, даже черти не в курсе. Слышала, как сейчас шутят: «Потому что могу»?..
– Врешь, – мрачно говорит Ханна-Лора. – Я же вижу, что врешь.
– Молодец, что видишь. Но все равно верь мне, пожалуйста. Так будет лучше для всех. И не старайся вспомнить, как его прежде звали. Хотя бы просто из благодарности. Если бы он не почуял неладное и не притащил на набережную свою подружку, которую заблаговременно, с присущей ему предусмотрительностью неизвестно где отыскал, ваш мальчик умер бы здесь, у нас. И к чему это могло бы привести, лично я даже думать отказываюсь. Потому что боюсь однажды додуматься. А я, ты знаешь, мало чего боюсь.
Ханна-Лора кивает, вытирая рукавом серебристой сорочки снова набежавшие слезы.
– Твоя правда. Для наших людей нет ничего страшней, чем умереть на Другой Стороне, сразу двумя смертями, быстрой, легкой своей и жуткой, медленной вашей. Нельзя, чтобы такое случалось с людьми. Никогда!
– Это во-первых, – Стефан зачем-то загибает палец, словно учит ребенка считать. – Но есть кое-что похуже. Мальчик был не просто заблудившимся путешественником, а Мостом. Ты вообще представляешь, во что может превратиться Мост, на одном конце которого ваш сияющий город, а на другом – не тоскующий по забытому дому живой человек, а мертвец? Если не представляешь, я тебе очень завидую. И от всего сердца советую: и дальше не представляй.
Ханна-Лора смотрит на него так, словно Стефан приставил к ее лбу пистолет. Наконец тихо, почти беззвучно произносит:
– Нет!
– Конечно, нет, – соглашается Стефан. – Эй, успокойся, все в полном порядке. Ничего по-настоящему страшного пока не случилось, мальчик умер дома, что, конечно, само по себе довольно печально, но со всеми рано или поздно случается. Глупо было бы всерьез жалеть ваших мертвых. У вас хорошая, легкая, сладкая смерть. Здесь, впрочем, тоже вовсе не так ужасно, как вам, баловням, кажется. Ну да, две смерти, одна из них не шибко приятная; с другой стороны, все же не сотня. Подумаешь – две… А вот мертвых Мостов на границе вам совершенно точно не надо. И нам их тоже не надо, факт. Поэтому надо уводить отсюда ваших людей.
– Как это – уводить?! – побледнев, спрашивает Ханна-Лора.
– Как, это тебе виднее. Как вы их уводите по окончании срока службы – за ручку? Или мешок на голову, и вперед?..
– Ты смеешься?
– Конечно. А что толку плакать? Потом поплачу, когда ты всех уведешь, и можно будет расслабиться, потому что самого страшного уже не случится, а остальное переживем.
– Как это – страшного не случится? Ты в своем уме, дорогой друг? Сколько мы продержимся без Мостов, как ты думаешь? Ни одна из Исчезающих Империй и сотни лет толком не простояла, все канули в небытие. А что может прийти нам на смену, ты представляешь? И готов иметь с этим дело? Нет, правда, готов?!
– Погоди, – ласково говорит Стефан, – успокойся, не кипятись. Без Мостов не останетесь, я тебе обещаю. Просто теперь это будут наши Мосты.
– Как это – ваши? Откуда они возьмутся? И как будут нас держать?
– Да точно так же, как ваши держали – тоской о далекой неведомой родине. Мы здесь тоже отлично умеем тосковать. Честно говоря, у нас это даже лучше получается. Тоска – наша, местная фишка. Надо быть дважды смертным, чтобы уметь по-настоящему тосковать.
– Но ты же сам был в восторге от моей затеи с Мостами, – растерянно говорит Ханна-Лора. – Прыгал до потолка и клялся, что ничего лучше придумать просто нельзя.
– И до сих пор в восторге, – кивает Стефан. – Идея и правда прекрасная. И отлично работает, в этом мы с тобой уже убедились. Поэтому я предлагаю не отказываться от Мостов, а только изменить кадровую политику. Теперь будет наш набор. Не переживай, у меня все готово, работа уже идет. Вам же, собственно, лучше: никому больше не надо геройствовать, отказываться от милого дома, родных и близких, внятного смысла и памяти о себе, а мир все равно стоит, как стоял. По-моему, просто отлично. И тебе вдвое меньше забот. Я бы с тобой хоть сейчас поменялся местами, да не выйдет. Суровая мне досталась судьба.
