– Ну да. Представляешь, как ему интересно на этом твоем маяке? Правда, там нет меня, и это проблема. Никто не мешает сосредоточиться, как без такого счастья прожить? Но ничего, справится, он знает, что делает. А вот как мы тут будем справляться без Тони, это большой вопрос. Как бы не пришлось нашу с ним бадегу прикрывать. Ладно, тебя припашем. Ты готовить вообще умеешь? Я имею в виду, не просто строгать бутерброды, а серьезные вещи – жаркое, суп, пироги?
Тони Куртейн молча показал средний палец. Иногда следует сразу четко обозначить свою позицию по некоторым жизненно важным вопросам. Ишь, разошелся. Эксплуататор. Пироги ему подавай.
Тот расхохотался:
– Этого я и боялся – что тебя силком не загонишь на кухню! Ладно, не бери в голову, я пошутил. Если что, наливать я и сам умею, осталось написать объявление, чтобы закуску приносили с собой.
– То есть я здесь надолго? – спросил Тони Куртейн. И, внутренне содрогнувшись, уточнил: – Навсегда?
– Да прямо уж – навсегда! Я бы на твоем месте особо губу не раскатывал. Рассчитывал бы, как с остальными вашими прогулками – на два-три часа. И потратить их надо с толком. Ты когда-нибудь пил под мостом?
Тони Куртейн всерьез задумался. Наконец сказал:
– Нет. Чего не было, того не было.
– Так и знал! – торжествующе воскликнул его спутник, старый друг, незнакомец, голос, иногда звучавший в ушах в такие непростые минуты, когда даже преуспевшим в искусстве одиночества людям очень нужно, чтобы рядом с ними кто-нибудь был. И пообещал: – Мы это исправим. Вот прямо сейчас.
Деликатно потянул за рукав, вроде, едва дотронулся, но Тони Куртейну показалось, налетел ураган, подхватил его и понес куда-то, не давая коснуться ногами земли.
Однако неплохо они на Другой Стороне, развлекаются. А еще почему-то считается, будто здесь не бывает простых, веселых чудес, только трудные, сумрачные, пугающие, от которых мозги набекрень – так ему, по крайней мере, рассказывали все вернувшиеся с Другой Стороны.
– Нас, чудес, действительно тут не бывает, – подтвердил уносящий его ураган. – Совершенно не вписываемся в концепцию здешнего мироустройства. Но при этом все равно почему-то есть. Больше всего на свете люблю подобные штуки: победу воли над материей, овеществление парадоксов, осуществление невозможного, торжество животворного хаоса, все вот это вот.
И тут же закричал, обращаясь – Тони Куртейн так и не понял к кому:
– Эй, хватит, поставь нас на место, пока за город не унес!
Крик возымел действие, по крайней мере, сумбурный полет кувырком снова превратился в обычную прогулку – шаг, еще шаг. Но теперь они шли не по улице, а по набережной довольно широкой быстрой реки, в темной воде которой отражалась яркие фонари противоположного берега, разноцветный, текучий, быстрый огонь.
– Интересно, – сказал его спутник, – а сам-то ты видишь свет своего маяка? Тони распрекрасно все видел, но с вами, Смотрителями, никогда не поймешь, что у кого из вас как.
Тони Куртейн растерянно огляделся; открыл было рот, чтобы спросить, куда надо смотреть, но тут наконец-то увидел на другом берегу, впереди яркое синее зарево на пол-неба, совершенно невыносимое – не для глаз, конечно. При чем тут глаза.
Остановился, вдохнул, выдохнул, стараясь унять бешеное сердцебиение. Ну ничего себе, а!
Сказал:
– Так вот как это выглядит со стороны. Непростое зрелище. Теперь понимаю, почему они возвращаются такие… пришибленные. Раньше только теоретически знал.
– А мне очень нравится, – признался его спутник. – Смотрел бы на этот свет и смотрел, такой он счастливый и утешительный. Иногда мне кажется, ваш маяк горит исключительно для поднятия моего настроения. А все остальное – просто приятный побочный эффект… Ничего-ничего, под мостом этих ваших синих огней почти не видно. Хочешь, можешь зажмуриться, отведу тебя за руку. Здесь недалеко.
– Жмуриться точно не буду, – сказал Тони Куртейн. – Это нечестно: другие-то смотрят долго, пока не вернутся. Ну и потом, когда еще доведется поглядеть на свой собственный свет.
Тони Куртейн был заранее уверен, что сидеть им придется на земле – хорошо хоть не сырой, дождей давно не было. Но в темноте под мостом скрывались плетеные кресла – новенькие, блестящие, хоть сейчас фотографируй и в каталог садовой мебели помещай.
– Люблю устраиваться с удобствами, – объяснил его спутник. – Я вообще сибарит; другое дело, что по общему мнению, представления о роскоши у меня довольно причудливые. Но по некоторым пунктам они все-таки совпадают с общечеловеческими. Тебе повезло.
Достал из кармана небольшую синюю флягу. Сказал:
– Обычно я ее с собой не ношу, потому что в этой фигульке помещается целая бездна, а мне в руки бездну лучше не давать – не тот темперамент, чтобы вовремя останавливаться. Но сегодня решил рискнуть из соображений гостеприимства. Про бездну специально предупреждаю, чтобы ты был осторожен. Но и не экономил, с другой стороны.
Что именно было во фляге, Тони Куртейн так толком и не понял. Судя по крепости, жидкий неразбавленный ад; судя по аромату, смесь нектара с амброзией; судя по действию, действительно бездна. Точно, она. А что еще думать, если сделав глоток, ощущаешь себя огромным и бесконечным, холодным, как космос, счастливым и беззащитным, как сама жизнь.
– Похоже, это и есть та самая водка, настоянная на звездном небе, – мечтательно сказал хозяин фляги. – Я-то думал, Тони просто сочинил эту байку для смеху. А он не сочинил. Тони вообще крутой. Люблю его больше жизни. И тебя, кстати, тоже, причем не просто за компанию с ним, а как самостоятельную единицу. Ну чего ты так смотришь? Это не новость: я люблю больше жизни всех, кто сам больше, чем жизнь. А вы оба такие и есть. И этот невыносимый свет, маяк ваш дурацкий… В смысле, наоборот, прекрасный, нигде во Вселенной такого нет. Не то чтобы я самолично изучил всю Вселенную на предмет наличия в ней соответствующих осветительных приборов, чего не было, того не было, но говорил с некоторыми заслуживающими доверия экспертами. И они тоже считают, ничего подобного твоему маяку больше нет. Как же я рад, что тебе – вам обоим – под хвост попала такая вожжа, и теперь маяк горит все ярче и ярче, не только у нас, но и в других, далеких от границы городах. Ты не представляешь, как мне это надо. Позарез!
Бездна из фляги развязала язык, поэтому Тони Куртейн не просто подумал, а сказал вслух:
– Всегда знал, что тебе тоже надо. Но никак не пойму, у тебя-то какой интерес?
– Да понятно какой. Когда люди видят свет твоего маяка, ощущают явственный, притягательный, неотразимый, хоть и не для них предназначенный зов иного, невозможного мира, они приподнимаются на цыпочки и становятся ближе к небу – примерно на полтора сантиметра каждый. Вроде бы несущественная величина, но если полтора сантиметра умножить, скажем, на миллион, получится очень неплохое число. Внушительное. Целых пятнадцать сочных, увесистых километров. Считай, допрыгнули до стратосферы. Есть уже о чем говорить.
