Аркадий Александрович попытался образумить сестру. Опять срываться с места, куда-то ехать… Зачем? Вокруг русские рестораны, на улицах везде русская речь, и, может быть, он получит место в кабаре, которое…
– Да там одни кокаинисты, – отрезала Татьяна Александровна. – И… прости, но я больше не могу видеть бывших офицеров, которые на улицах торгуют с лотка всякой дрянью. В доме напротив опять кто-то застрелился, это ужасно. Да еще соседка-турчанка приходила жаловаться на Наташу.
– Что она натворила? – довольно вяло поинтересовался полковник.
– Обругала сына соседки – по-турецки, представляешь? Нет, мы должны уехать, пока окончательно тут не завязли.
И начались совещания, к которым привлекали в качестве консультантов знакомых из числа таких же беженцев, как сами Верещагины. Куда податься, в самом деле? Где преклонить голову?
– Говорят, в Чехословакии неплохо…
– Я слышал, в Сербии…
– Мы думаем податься в Аргентину…
– В Германии делать нечего, там нищета и безработица.
Точку со свойственной ей решительностью поставила Татьяна Александровна, заявив:
– Надо перебираться в Париж.
Были задействованы все знакомства, испробованы все подходы, чтобы получить въездную визу. И нате вам – отказ.
– Может быть, все-таки подумать о Чехословакии… – несмело начал Аркадий Александрович, увидев выражение лица сестры.
– Когда я училась в гимназии, такой страны даже не было на карте, – поставила его на место Татьяна Александровна. – Мы или едем в Париж, или никуда не едем.
Аркадий Александрович собирался было пошутить, что в их гимназические времена страны с названием СССР на карте тоже не было, но вспомнил свою уютную холостяцкую квартиру, шкафы, полные книг, напольные часы, которые смешно кашляли всякий раз перед тем, как начать бить, и только вздохнул.
И вот, когда, казалось бы, все было потеряно и Париж стал так же недосягаем, как имперский Петербург, на шумной, залитой солнцем и галдящей на десятке языков разом Пере Николай столкнулся с немолодой дамой, лицо которой показалось ему знакомым.
– Ольга Георгиевна!
– Коленька!
Это была его крестная мать – та самая, которая однажды вечером в гостях у Верещагиных жаловалась на распустившуюся прислугу и на то, что горничная Глаша принимает у себя большевиков.
– Как я рада тебя видеть! А как твоя мать? Она жива? Я слышала, Ивана Николаевича красные расстреляли… А что с Аркадием Александровичем стало, не знаешь? Я слышала, он умер от тифа…
– Нет, он жив, и папа тоже, – ответил Николай. – Мы хотели уехать в Париж, но нам не дали визу.
Ольга Георгиевна расчувствовалась. Надо же, какое совпадение – она тоже собиралась в Париж! Какое безобразие, что Верещагиным отказали в визе – и Аркадию Александровичу тоже! Но это ничего не значит, у ее знакомого есть знакомый во французском посольстве, она обратится к знакомому, тот пойдет к знакомому, который в посольстве, и тогда…
– Я утоплюсь, – кротко молвил Аркадий Александрович после визита Ольги Георгиевны, которая засыпала своих вновь обретенных друзей словами и пообещала помочь им с визой.
– Даже не думай, – предостерегающе промолвила Татьяна Александровна. Она знала, что Ольга Георгиевна всегда была неравнодушна к Аркадию, который, однако, не питал к ней даже намека на склонность.
– В таком случае, – объявил Аркадий Александрович, в котором взыграл дух противоречия, – я пойду поищу стаю бродячих собак или кошек, которые тут водятся, и пусть они меня сожрут.
– Мы русские, – лаконично ответила Татьяна Александровна. – Они подавятся. Пожалей животных и подумай о том, что французская виза на дороге не валяется.
И совершенно бессердечно добавила любимую присказку из репертуара брата:
– Ничего, все как-нибудь утрясется!
Аркадий Александрович понял, что его принесли в жертву, и смирился. (А что, собственно, ему оставалось делать?)
…И снова – пароход.
У-у-у!
После тесноты и духоты кают третьего класса – Марсель, залитый солнцем, французская речь с южным прононсом, пронзительные крики чаек. Николай, покрутив головой, говорит несмело:
– Где-то тут должен быть замок Иф, в котором сидел Эдмон Дантес…
– Нет никакого замка Иф, – обрывает его Татьяна Александровна. – Это все выдумки Александра Дюма!
Нет замка Иф, и даже Марселя нет, а есть только Париж, куда стремится вся компания в сопровождении Ольги Георгиевны. Город мечты, город-убежище, город…
Вокзал. Течет толпа. Метро. Поезд, гудя, несется под землей, и это так непривычно, что Наташа в страхе цепляется за брата, которому тоже не по себе. Вверх по лестницам. Грязноватый квартал, наводящий тоску, но жизнь в Константинополе надолго отбила у Верещагиных охоту привередничать. Жилье в пятом этаже на авеню Клиши, пусть и в доме без лифта, – счастье.
– Всю жизнь думал, что меня звали Аркадием, а оказалось, что я Альфонс, – скаламбурил Аркадий Александрович, которому пришлось поселиться в более приличном районе с Ольгой Георгиевной. Чемодан с книгами, большая часть из которых совершенно чудесным образом пережила все странствия, он захватил с собой.
Впрочем, как известно, настоящие книги не горят и в воде не тонут.
Взрослея, Наташа испытала на себе всю двойственность эмигрантской жизни. Дома говорили по-русски, продолжали считать себя русскими, несмотря ни на что, и свое пребывание во Франции рассматривали как уступку обстоятельствам, которые оказались сильнее их воли. Вокруг же все говорили по-французски, текла обыденная французская жизнь, уклад которой неуловимо отличался от российской, и уже в школе попытки учителя выговорить фамилию Наташи вызывали взрывы хохота ее одноклассников.
– Верестш… Вересша…
Это злополучное «Верещагина», на котором спотыкались абсолютно все местные жители, приводило Наташу в отчаяние. Конечно, отец твердил ей, что своей фамилии стыдиться не следует, а мать советовала не обращать на всякие пустяки внимания, но Наташу нет-нет да посещала мысль, что с фамилией попроще и пофранцузистей ей самой стало бы куда легче жить.
– Боже мой, нашла из-за чего переживать! – сказал Николай, узнав о ее терзаниях. – Выйдешь замуж, возьмешь фамилию мужа, да и дело с концом. Вот мне куда сложнее: в конторе, в которой я работаю, меня все зовут только по имени, а это, знаешь ли, немного обидно.
Николай работал чертежником, отец устроился сторожем при библиотеке для русских шоферов, Ольга Георгиевна, у которой водились кое-какие деньги, открыла шляпное дело, а альфонс Аркадий каллиграфическим почерком заполнял ее приходно-расходные книги. Бухгалтерию Ольга Георгиевна ему не доверила, справедливо считая, что если ты сам не следишь за своими деньгами, то рано или поздно об этом пожалеешь. Татьяна Александровна работала в магазине подруги продавщицей и, приходя домой, передразнивала повадки особенно несимпатичных покупательниц, которые ей попадались.
