– «Ах, – говорит, – тут желтая лента, а мне бы с сиреневой». – «Разумеется, мадам, – отвечаю я, – мы можем переделать». Переделываем, она меряет шляпку, морщит свой пятачок и говорит: «Знаете, желтая лента была лучше, но если бы она была красной, было бы совсем хорошо…»
Николай и полковник разражались смехом, а Наташа только сдержанно улыбалась и опускала глаза. Уже в детстве ей казалось, что в этих рассказах присутствует что-то унизительное, что мать заслужила гораздо большего, чем место продавщицы у подруги, которая не стеснялась ее попрекать, когда бывала в плохом настроении.
– И вообще француженки страшные! – восклицала мать. – Сколько всего про них писали и говорили, а миф, да и только! Уродливей них только англичанки…
Раз заговорив о недостатках французов, домочадцы уже не могли остановиться. Женщины в массе некрасивые, мужчины – ограниченные, и все – жадные, за лишний сантим удавятся. Любят пускать пыль в глаза, любят строить из себя прогрессистов – ах, свобода! равенство! братство! – но в повседневной жизни предпочитают твердую руку и трепещут перед сильной властью. Ничем, что происходит за пределами их маленькой страны, не интересуются, читают только своих авторов, считают добродетелью жениться на деньгах и превыше всего ставят существование обеспеченного рантье.
– Крохоборы! – пылко восклицал Аркадий Александрович, тем самым словно вынося приговор всей французской нации.
– Кстати, Аркадий, – повернулась к нему сестра, – я давно хотела у тебя спросить: когда ты женишься на Ольге?
Аркадий отчего-то смутился и забормотал, что им и так хорошо… и вообще он столько времени жил холостяком… ему надо привыкнуть к мысли о необходимости перемен… кроме того, в его возрасте брак уже чистая условность…
– Ольга меж тем второй магазин открывает, – негромко заметила Татьяна Александровна, – дела идут хорошо… в планах третий…
– Я не понимаю, – пробурчал Аркадий и насупился.
– Я, конечно, не хочу на тебя давить…
– Но ты именно давишь!
– Не кричи. Законный брак дает массу преимуществ…
– Самое главное из которых в моем случае, очевидно, – быть привязанным к перезрелой особе сорока пяти лет от роду. Благодарю покорно!
– Ах, ну если тебе нужна юная прелестница, тогда конечно… А если Ольга вдруг решит, что ей тоже нужен другой? Мало ли что ей взбредет в голову…
– Тася, прошу тебя! У нас с ней все прекрасно… ей никто не нужен, кроме меня… она уже не в том возрасте, чтобы искать приключений. И покончим с этим!
– Хорошо, как скажешь, – промолвила Татьяна Александровна после паузы, и все заговорили о другом.
Увы, дальнейшие события показали, что кое-кто оказался чересчур самонадеян, а кое-кто, что называется, смотрел в корень. Но люди самонадеянные не имеют привычки слушать людей проницательных, из-за чего в жизни первых происходят всякие нежелательные перемены, а вторые получают возможность с удовлетворением заявить: «Ну я же говорил!»
Глава 11
Юность
Каждый год Наташа, как и положено детям, потихоньку подрастала, но с некоторых пор стала сильно вытягиваться и в двенадцать лет уже сравнялась со своей миниатюрной матерью. Перспектива и дальше увеличиваться в росте повергала мадемуазель Верещагину в панику. Ступни тоже не отставали, и Наташа с тоской предвидела тот момент, когда размер ноги у нее станет больше, чем у Татьяны Александровны, а значит, она больше не сможет донашивать за матерью обувь. А между тем обувь была очень важна, даже важнее, чем одежда, потому что Наташа взяла за правило как можно меньше пользоваться общественным транспортом и предпочитала ходить пешком. Сэкономленные таким образом деньги она тратила на кино и мороженое.
Позже, оглядываясь на полуголодные годы своей юности, она всегда поражалась тому, каким неутомимым ходоком была. От дома на авеню Клиши она пешком добиралась не только до знаменитого Блошиного рынка, расположенного за заставой Сент-Уэн. Она облазила весь Монмартр, который, впрочем, утомил ее своими подъемами и спусками. В погожие дни без особых усилий добиралась до парка Монсо на западе или до Оперы на юге, за которой начинались фешенебельные кварталы, застроенные старинными особняками. По молодости Наташа не придавала им значения – они казались ей угрюмыми, скучными и не слишком привлекательными. Иногда по улице Мира, мимо Вандомской колонны, на которую она почти не обращала внимания, Наташа спускалась до сада Тюильри. Соседний Лувр оставлял ее равнодушной, но сад она любила. Сюда едва доносился уличный шум, от статуй и цветников веяло покоем. На другой берег она почти не заглядывала, и Эйфелева башня волновала ее не больше, чем метеопрогноз на прошлую неделю.
Свои прогулки она совершала в одиночестве и в кино ходила без компании. Ни в школе, ни вне ее друзей у Наташи не было, она привыкла быть сама по себе и сама себя развлекать. Дома она чувствовала, что ей не хватает воздуха. Она любила своих родных, но когда каждый день наполнен борьбой за существование или, если угодно, борьбой за хлеб насущный и элементарные удобства, люди ожесточаются. К тому же кризис 1929 года ударил по французской индустрии красоты и всему, что было с ней связано. Урезались зарплаты, сотрудники теряли свои места. А затем в семействе Верещагиных случилось нечто такое, что затмило и финансовый кризис, и его последствия.
В один прекрасный – нет, будем точны: ужасный день на пороге квартиры на пятом этаже материализовался совершенно растерянный Аркадий Александрович. В правой руке он держал чемодан, набитый книгами, а левой прижимал к себе белого с рыжим кота, изумленно таращившего на окружающий мир зеленые глаза.
– Дядя Аркадий, что случилось? – изумился Николай, открывший дверь.
– Все пропало! – простонал бедняга.
Татьяна Александровна в тот день вернулась домой раньше обычного. Из ее рассказа и сбивчивых реплик ее брата стало ясно, что произошло непоправимое.
Несмотря на кризис, дело Ольги Георгиевны процветало, и она собиралась заняться продажей своих шляпок за пределами Парижа, например, в Довиле или Монте-Карло. О ее коммерческом успехе стало известно одному французскому меховщику, которому принадлежала целая сеть магазинов по продаже шуб. Не так давно умерла его жена, которая питала необъяснимое отвращение ко всему, связанному с делами, но при этом с охотой тратила заработанные мужем деньги. Познакомившись с энергичной Ольгой Георгиевной, меховщик изумился тому, что женщина, оказывается, может разбираться в тонкостях бизнеса и не считает зарабатывание денег чем-то скучным или неподходящим для обсуждения. Дальнейшее легко предугадать: шубы и шляпки слились в экстазе, а Аркадий Александрович оказался в положении того самого третьего лишнего, который только всем мешает. Не осознав всей серьезности своего положения, он попытался пристыдить Ольгу Георгиевну, напомнил ей о ее возрасте, позволил себе пару неосторожных шуток – и был тотчас же выставлен за дверь.
– Теперь она меня уволит! – бушевала Татьяна Александровна. – Разве я не говорила тебе, чтобы ты на ней женился? Будь ты ее мужем, она не посмела бы так с тобой обойтись! И что за кота ты с собой приволок?
