– По-вашему, у меня нет никаких шансов? – спросил Буало каким-то странным тоном.
– Притянуть графиню к ответу? Нет, конечно. Граф целиком находится под ее влиянием. Если бы он хоть немного был привязан к своей первой жене, тогда другое дело: можно было бы, по крайней мере, попытаться. Но сейчас это совершенно безнадежно. Поймите, Буало: если вы всерьез пойдете против этой красотки, вас не просто уничтожат – вас разотрут как плевок. И никто, ни один человек не заступится за вас, потому что никто не захочет разделить положение, в котором вы окажетесь.
– Я бесконечно благодарен вам, мсье Гренье, – сказал Буало серьезно. – Вы помогли мне увидеть всю картину целиком, и… И благодаря вам я кое о чем задумался.
– Но вы все равно поступите по-своему… – Гренье коротко хохотнул и хлопнул ладонью по столу. – Буало, не держите меня за идиота, хорошо? Вы же видите, что я на вашей, черт возьми, стороне. Мне нравится, что вы не собираетесь сдаваться. Это подтверждает, что я был прав, когда держал вас за приличного человека. А теперь настало время – нет, не быть неприличным, а просто подумать о себе. Хотите, я расскажу вам кое-что? В моей профессиональной жизни уже была схожая ситуация, и я тоже рвался всем показать, где раки зимуют, – но послушался умного совета, отступил и затаился. И что же – прошло несколько лет, обстоятельства изменились, позиции моего врага ослабли, и я все-таки его арестовал. Не за убийства, которые он совершил, за другое, но этого оказалось достаточно. Дали ему не так уж много, но тюрьмы он не вынес и наложил на себя руки. Ваша Натали тоже не избегнет своей судьбы. Она все равно попадется, не сегодня и не завтра, конечно, но попадется, когда граф умрет или поменяет ее на другую игрушку и у нее уже не будет рычагов давления. И тогда, комиссар, вы все, все ей припомните.
– Не люблю это выражение – «рычаги давления», – бесстрастно прокомментировал Буало. – Какое-то оно уж слишком… газетное.
– Вы лучше обдумайте то, что я сказал, – настойчиво проговорил Гренье. – Посоветуйтесь с женой. Она превосходная, здравомыслящая женщина, на голову выше всех полицейских жен, которых я знаю. Уверен, она скажет вам то же, что и я.
– Благодарю за анисовку, – отозвался Буало и, добавив на прощание несколько требуемых приличиями фраз, удалился. Ему и впрямь было что обдумать. Гренье посмотрел ему вслед, пожал плечами, взял нетронутую рюмку гостя и опрокинул ее содержимое себе в рот. Потом он вспомнил, что снаружи его ждут дети, и, выбросив из головы коллегу, его заботы и вообще все, что имело отношение к работе, направился к дверям.
Глава 21
Жены
Наташе плохо давалась скрытность. По складу характера она принадлежала к людям, у которых не слишком получается хитрить и обманывать. Она считала, что лучшая игра – та, которая ведется в открытую, и не признавала компромиссов и полутонов. По совести, она ни в чем не могла себя упрекнуть, если говорить о событиях вчерашнего дня: она не искала встречи с Арманом и вдобавок самым решительным образом его отвергла. И все-таки ее не оставляло ощущение, что где-то, как-то она дала маху и совершила ошибку, которую потом могут использовать против нее. За ужином, погруженная в свои мысли, она выглядела рассеяннее, чем обычно, но граф, казалось, ничего не замечал.
– Помнишь Венсана Боннеля? – спросил он. – Наверное, нет, хотя я как-то представлял вас друг другу. Он один из знакомых Раймонды, трудится во дворце правосудия – я забыл, кем. Вообрази, сегодня я встретил его, и он сказал, что видел тебя вчера на этаже уголовной полиции. Конечно, я ему заявил, что он ошибся…
Наташа не выдержала.
– Да, я туда ходила, – сказала она.
– Зачем? – очень просто и естественно осведомился граф.
– В машине Мориса нашли мои перчатки. Комиссар Буало попросил объяснить, как они туда попали.
Вилка замерла в руке ее мужа.
– Этот месье с поэтической фамилией что-то тебе сказал, а ты поверила?
– Почему с поэтической фамилией? – удивилась Наташа.
– Потому что был такой поэт Буало, современник Мольера. Он написал «Поэтическое искусство»
[8], – граф нахмурился. – Так что там с твоими перчатками? Прежде всего, почему они должны были оказаться у Мориса?
Мгновение Наташа колебалась между желанием все рассказать – или же открыть только часть, умолчав о некоторых моментах. Но умолчание могло привести к совсем уж неприятным последствиям, и она очертя голову ринулась в омут признания.
– Он меня преследовал, – сказала она.
Ее муж как-то нехорошо повел челюстью и положил вилку, не заметив, что опер ее о блюдце чайной чашки.
– То есть он это делал не для себя лично, – заторопилась Наташа, почти физически ощущая, как в огромной столовой, обставленной мебелью середины прошлого века, сгущается гроза. – Он хотел устроить мне встречу с Арманом. Я ему говорила – в смысле, Морису, – что мне этого не нужно, что я считаю наши отношения законченными, но он не отставал. Однажды я виделась с ним в кафе и оставила на столике перчатки. Я совсем о них забыла, и тут комиссар Буало…
– Ты подписывала какие-нибудь бумаги? – напряженно спросил граф.
– Нет.
– У вашего разговора были свидетели?
– Э… Нет.
– Но ты признала, что перчатки, которые нашлись в машине Мориса, твои?
– Комиссар и так это знал.
– А ты понимаешь, как это может выглядеть с его точки зрения? – спросил ее муж, растирая рукой лоб.
– Ну не станет же он подозревать меня в убийстве…
– Почему бы и нет? Ты встречалась с жертвой, твои перчатки найдены в машине…
– И что? Нет, я понимаю, что это плохо, но какой мне резон убивать Мориса?
– Откуда я знаю, что Буало может подумать? – уже с раздражением промолвил граф. – Что еще ты ему сказала?
– Мне пришлось рассказать, как перчатки попали к Морису.
– Буало задавал тебе какие-нибудь вопросы?
– Конечно. Он хотел знать насчет оружия, и я ему сказала, что у твоего зятя был пистолет. Еще он допытывался, что я думаю о Симоне.
– И что ты ему ответила?
– Что не представляю ее в роли убийцы Мориса. Кто угодно, только не она.
– Если комиссар снова захочет с тобой говорить, обязательно дай мне знать. Я вызову мэтра Реми, и пусть он присутствует при вашей беседе.
– Я сделала что-то не так? – спросила Наташа, ковыряя ложечкой десерт. Тревога мужа передалась и ей, тем более что она знала Робера как человека, не склонного переживать по пустякам.
– Посмотрим, какие будут последствия, – уклончиво ответил муж. – Ты видела газеты?
– Да. Некоторые.
