Самый низенький среди троицы в капитанских кителях, широко улыбаясь, подошел к компании. Йозеф видел его перед субботней службой.
– Добро пожаловать на мостик, мальчики и девочки. Я капитан Шредер, – представился он и стал пожимать всем руки, хотя здесь не было никого старше тринадцати лет.
Один из родителей договорился об экскурсии на мостик и в машинное отделение для всех детей, которые захотят прийти, и восемь человек с радостью согласились. Рут и Эвелин посчитали экскурсию неинтересной. Но Рената была здесь, вместе с детьми постарше.
Капитан Шредер познакомил их с первым помощником и другими членами команды, которые были на мостике, и показал, как работают приборы и циферблаты. Йозеф внимательно слушал.
– Это управление двигателем теплохода, – пояснял капитан Шредер. – Когда мы хотим изменить скорость, беремся за эти рукоятки, отводим их вперед, до самого конца, а потом назад, до нужной цифры. – Он улыбнулся. – Я не собираюсь сейчас менять скорость, двигатели настроены, как нам нужно.
Йозеф заметил, что все рукояти стоят на отметке «полный вперед».
– Мы идем с такой скоростью, чтобы обогнать два других судна, идущих на Кубу? – спросил Йозеф.
Взгляд капитана изменился с удивленного на немного рассерженный.
– Где ты слышал о том, что мы пытаемся кого-то обогнать? – спросил он.
– Вчера об этом говорили два стюарда, – ответил Йозеф, начиная нервничать. – Они сказали, что, если мы не придем первыми, нас туда не пустят.
Капитан поджал губы, многозначительно глянул на первого помощника, вид у того был встревоженный. Но капитан снова улыбнулся.
– Никаких гонок, – заявил он, переводя взгляд с Йозефа на других детей. – Мы просто идем со всей возможной скоростью, потому что море спокойное, а ветер – попутный. Вам не о чем волноваться. А сейчас старшина Йокль, возможно, согласится показать вам машинное отделение.
Насколько высоко находился корабельный мостик, настолько низко было опущено машинное отделение. Пройдя в стальную дверь с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ КОМАНДЫ», дети спускались по одному трапу за другим, по лестницам, которые казались бесконечными, пока не добрались до машинного отделения.
Внизу все разительно отличалось от того, что Йозеф видел до этого. На палубах А, В и С было уютно и просторно. Здесь же – ни иллюминаторов, ни кают. Сырой спертый воздух пах капустой, табаком и потом. Заглядывая в кубрики, Йозеф обратил внимание, что в каждом из них по две койки, нет окон и почти невозможно повернуться. Проходы узкие, потолки низкие. Старшина, проходя в двери, постоянно нагибался.
Раньше Йозеф никогда не боялся замкнутых пространств, но от такой тесноты ему стало не по себе. Он словно очутился в инопланетном мире. Остальные семеро детей, должно быть, испытывали то же самое. Потому что все молчали, даже Рената.
Откуда-то из коридора послышалась песня. Старшина замедлил шаг. Когда они подошли ближе, Йозеф узнал мелодию. Это была «Песня Хорста Весселя», гимн нацистов. По коже побежали мурашки. Дети нервно переглянулись.
Йозеф сотни раз слышал эту мелодию после ареста отца. Она очень быстро превратилась из ничем не примечательной песни, которую нацисты исполняли на вечеринках, в неофициальный гимн Германии. И это было страшно.
В последний раз Йозеф слышал песню в тот день, когда все соседи выстроились вдоль улиц, салютуя нацистским солдатам.
Старшина Йокль постарался побыстрее провести детей мимо общей каюты, где члены команды пили и пели, но тут кто-то неожиданно крикнул:
– Стоп! Пассажирам сюда нельзя!
Йокль замер. Совсем как Йозеф.
Один из матросов, угрюмо хмурясь, встал из-за стола. Массивный, с носом картошкой, бульдожьими щеками и темными тяжелыми бровями. Йозефу откуда-то было знакомо его лицо. Может, он обслуживал их в столовой? Стелил койки? Нет! Йозеф вспомнил! Этого человека он видел на балконе в утро субботней службы. Именно он разозлился, когда портрет Гитлера сняли и унесли.
Мужчина немного спотыкался, то и дело ударяясь о стены и мебель. Йозеф видел, что так ведут себя пьяные, выходя из берлинских пивных.
– Капитан дал этим детям специальное разрешение посетить машинное отделение, Шендик, – пояснил старшина.
– Капитан… – повторил он с величайшим неодобрением. Даже стоящий в отдалении Йозеф чувствовал запах спиртного.
– Да, – подтвердил Йокль, выпрямившись. – Капитан.
На стене общей каюты Йозеф заметил доску для объявлений с прикрепленными к ней нацистскими слоганами и страницами из радикально-антисемитской газеты «Der Sturmer». Ему стало страшно.
– Еврейские крысы, – прошипел Шендик, злобно уставившись на детей.
Многие опустили глаза, и даже Йозеф отвел взгляд, стараясь не привлекать внимания здоровяка. Он сжал кулаки. Уши горели от бессильного раздражения и стыда за собственную беспомощность.
Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем Шендик снова направился к своему месту. Слово капитана все еще чего-то стоило, даже если сейчас все были так далеко от мостика.
Старшина Йокль поторопил детей, а Шендик и его дружки завели другую нацистскую песню, еще громче, чем раньше:
Вонзив еврею в горло нож,
Ты скажешь: «День хорош!»
Йозеф успел услышать ее до того, как Йокль подвел их к очередному трапу. Его ноги подогнулись так, что пришлось схватиться за поручень. Он думал, что на «Сент-Луисе» им ничего не грозит. Но ненависть преследовала их даже здесь, посреди океана.
В машинном отделении, с его дизельными двигателями, генераторами, циферблатами, переключателями и насосами, наверное, было очень интересно, но Йозеф никак не мог сосредоточиться. Его ничто не могло воодушевить, другие дети тоже не радовались. Да и чему было радоваться после встречи с Шендиком?
Экскурсия закончилась мрачно, почти скорбно. Старшина вернул всех наверх, постаравшись идти другим маршрутом.
Йозеф снова подумал, что внизу – совершенно иной мир. Он находился вне волшебного мыльного пузырька, в котором жил он и другие евреи на палубах теплохода. Там, под палубой, мир был реальным.
Изабель
Флоридский пролив. К северу от Кубы. 1994 год
1 день вдали от дома
Изабель смотрела, как взрослые склонились над мотором, пытаясь выяснить, почему он не заводится. Сеньор Кастильо решил, что он, должно быть, перегрелся, поэтому Амара поливала его, пытаясь охладить. Тем временем Ивану и Изабель поручили вычерпывать воду из лодки. Носок, которым заткнули пробоину, намок, и вода текла прямо на лицо Кастро.
Они дрейфовали на север, их уносил Гольфстрим, а мотор молчал уже больше часа. Никто не пел, не танцевал, не смеялся.
Мама Изабель и сеньора Кастильо спали на узкой скамье на самом носу лодки, привалившись друг к другу, Лито сидел посередине, возвышаясь над Изабель и Иваном.
