Когда Алан Нивен сообщал ребятам новости о гибели двух подростков, то чуть не плакал. Слэш вспоминал: «Все изменилось. От огромной радости до огромной трагедии. Для нас это было слишком. Мы уже никогда не будем такими же беззаботными, как прежде». В тот вечер Аксель и Слэш сидели рядом в баре отеля и не могли осознать масштаб трагедии. Они болтали с друзьями и приятелями из прессы, но мысли их были далеко. Как вспоминал Нивен много лет спустя: «Это разрывало нам сердце, и Слэш выразил наши чувства лучше всего, сказав, что прежняя беззаботность не вернется к нам уже никогда. Мы все резко повзрослели». Как раз тогда на прилавках появился «Rolling Stone» с ними на обложке, и подпись оказалась пугающе уместной. Там было написано: «Жесткая музыка для жестких времен».
Смерть Алана Дика и Лэндона Сиггерса бросила тень на весь остальной год. В сентябре музыканты играли на еще одном крупном фестивале после группы «INXS» на «Texas Stadium», но им было тяжело оправиться от недавних событий, и они думали отменить концерт. За десять дней до этого песня «Welcome to the Jungle» получила премию на церемонии «MTV Awards». Тем временем «Sweet Child» уже затмила ее, так как стала одним из лучших видеоклипов года. Но ребята были опустошены, разбиты и мрачно ждали, когда закончатся последние выступления с Aerosmith, заполняя пустоту алкоголем и наркотиками. Альбом «Appetite» и сингл «Sweet Child» заняли первые строчки в американских чартах, но все это уже не имело значения. Как рассказывал тогда Слэш журналу «Musician»: «Мы знали, что это закончится… дело в том, что мы просто выгорели».
Но турне в поддержку «Appetite for Destruction», которому исполнилось уже полтора года, еще не закончилось. У ребят была пара месяцев на то, чтобы успокоиться, когда они вернулись в Лос-Анджелес: Аксель проводил время с Эрин, Дафф с Мэнди, а Слэш, Иззи и Стивен — с разными наркодилерами и прочими прихлебателями. Но времени было мало. В ноябре «Geffen» наконец выпустили мини-альбом «GN’R Lies» и довольно потирали руки, потому что он сразу взлетел на вторую строчку и разошелся тиражом более пяти миллионов экземпляров. Альбом стал классической уловкой, чтобы заработать на ненасытном рынке: в него вошли четыре песни из «Live?! @ Like A Suicide» и четыре акустические песни, которые они записали с Майком Клинком в начале 1988 года. Идея пришла благодаря одному случаю за кулисами концерта в Детройте, за несколько дней до фестиваля в Донингтоне. Когда Дуг Голдстейн сопровождал Акселя из-за кулис в автобус, к ним подбежал ребенок в слезах и пожаловался, что бутлегеры на улице продают альбом «Live?! @ Like A Suicide» по 500 долларов за штуку, а у него нет таких денег. Он спросил, не подарит ли ему Аксель один альбом. У Акселя не было с собой альбома, но он был тронут тем, что бутлегеры довели до слез настоящего поклонника, и решил сделать хоть что-то.
«Аксель сказал: «Дуги, запиши его адрес и пришли альбом». Так что я остановился и записал адрес мальчишки. Мы садимся в автобус, я завожу мотор, и тут Аксель проходит вперед и говорит: «Дуги, Слэш, мне нужно с вами поговорить. Как нам обойти бутлегеров?» Я говорю: «Легко». Аксель такой: «Да? И как же?» Я говорю: «Ладно, вот «Live?! @ Like A Suicide» — это четыре, цитирую, живых песни. Чувак, это простая арифметика. Возьми, например, четыре своих любимых песни в акустической версии. Сделай из них альбом, и обойдешь бутлегеров». Потому что теперь поклонники получат в два раза больше песен за те же деньги…»
Но если, как утверждает Голдстейн, «GN’R Lies» и был его идеей, то он якобы и не получил с него ни пенни. Если так, то Дуг единственный из всей команды, кто на этом не заработал. Привлекательная упаковка альбома сыграла на растущей скандальной репутации группы, а первоначальное название «Lies! The Sex, the Drugs, the Violence, the Shocking Truth» быстро сократили до «GN’R Lies», и конверт оформили в виде страницы таблоидной газеты, на которой напечатаны рассказы о плохом поведении музыкантов. Вот и все — простой сборник готовых песен, который увеличит популярность группы, усилит их репутацию в мире музыки и заработает кучу денег всем, кто в этом участвовал.
И так бы просто оно и было, если бы не последняя, восьмая песня Акселя «One in a Million», второй куплет которой начинается словами «Полицейские и ниггеры, / Убирайтесь с дороги, / Мне не нужны ваши золотые цепи», а четвертый — «Иммигранты и педики, / Какой в них смысл? / Они приезжают в нашу страну и делают, что им вздумается, / Строят свой мини-Иран или распространяют какую-нибудь гребаную болезнь».
Оскорбительность песни была очевидна, а в кругу Guns N’ Roses особенно. Руководитель звукозаписывающей компании Дэвид Геффен — гей. Ола, мать Слэша — чернокожая. Одна из сестер Даффа вышла замуж за афроамериканца, и их дети смешанной расы. Более того, строчки о «золотых цепях» и «гребаной болезни» — намеренно невежественные и стереотипные, это просто мусор, который услышишь скорее от Ку-клукс-клана, чем от известной рок-группы.
Песня задумывалась как дурачество на один раз, Аксель сочинил ее, импровизируя в своей квартире и наигрывая элементарный рифф на двух нижних струнах акустической гитары, при этом он напевал фразы скэтом под Уэста Аркина, а по телевизору выступал комик Сэм Киннисон. Эта песня родилась где-то в той же части мозга, что «Used to Love Her», явно под влиянием какого-то быдловатого кантри, сначала называлась «Police and Niggers» и задумана была как шуточная. Но Аксель доработал стихи, посвященные одной из его любимых тем — страху и враждебности, которые он ощущал, когда только приехал на автобусный вокзал «Greyhound» в Северном Голливуде. Как обычно, когда его загнали в угол, он начал защищаться. Насмешка над «мини-Ираном» была адресована лавочнику, с которым он как-то подрался. Слово «ниггер», как он сам объяснил, использовано в том же контексте, в котором у Джона Леннона в песне «Woman is the Nigger of the World». Рэп-исполнители постоянно употребляют это слово, а ему почему нельзя? Он не верил ни в какую цензуру. А насчет термина «педик» он позднее скажет журналу «Interview»: «Возможно, у меня есть некоторые проблемы с гомофобией… Возможно, это потому, что, когда мне было два года, мой папаша трахал меня в задницу, и с тех пор у меня комплекс. Но кроме этого, не знаю, страдаю ли я какой-либо формой гомофобии».
Как только стало ясно, что Аксель намерен включить эту песню в релиз «GN’R Lies», другие участники группы высказали свои возражения. Я снова встретился со Слэшем в марте 1989 года, когда уже кипели споры, и он рассказал мне: «В этой песне есть строчка «Полицейские и ниггеры, убирайтесь с дороги», которую я не хотел, чтобы Аксель пел. Но Аксель такой человек, который будет петь то, что хочет петь». Еще Слэш рассказал, что, когда говорил с матерью по телефону, она ответила ему, что еще не слышала «One in a Million», но он узнал от своего брата, что слышала, «и не знала, что мне сказать…»
Дафф также выразил свое неудовольствие. Даже Стивен возражал: «Когда я впервые услышал «One in a Million», то спросил Акселя: «Что за херня? Это обязательно?» — а он ответил: «Ага, обязательно. Я выражаю свои чувства». Или, как потом рассказывал мне Иззи: «Это песня, про которую вся группа говорила: «Не включай ее в альбом. Ты белый, у тебя рыжие волосы, не надо». Понимаешь? «Идите к черту! Я сделаю это, потому что я Аксель!» Ну ладно, давай, это же твоя долбанутая голова. Конечно, вы тоже виноваты, потому что вы все в группе. Но что делать? Он вышел из-под контроля, а я просто гребаный гитарист…»
