Я посмотрел в окно, ахнул – на дворе уже ночь! Даже не ожидал, что настолько увлекусь. Можно спуститься в спальню, но захотелось дочитать до конца. Вдруг там еще что-нибудь интересное? А поспать можно и завтра, все равно делать нечего.
Действительно, самое интересное оказалось в конце книги. Небольшой раздел, всего пять страниц, с подзаголовком Collectio. Если ты скажешь слово на родном языке, то ты простой собиратель, который тащит к себе все, что ни попадется. Но если желаешь употребить благородную латынь (опять благородство!) и стать коллекционером, то ты обязан не просто собирать, а выявлять интересные экспонаты, систематизировать их, изучать. Коллекционировать можно все: скульптуры, статуи, гобелены, камни, бабочки, чучела зверей, даже яйца. А еще – книги, ключи, драгоценные камни, ювелирные украшения, монеты и оружие.
Представив, как таскаю в усадьбу булыжники и куски гранита, бегаю с сачком по лугам, я хихикнул. А яйца хороши в яичнице. Частенько встречал сеньоров, в чьих замках невозможно повернуться из-за обилия чучел – тут на тебя смотрит затравленный волк, там – сбитая в полете сова, вон тут – распластанный заяц. Гости восхищаются, вдыхая пыль, а уж моль-то как счастлива!
Коллекционировать гобелены и статуи было бы интересно, но где взять место? Под такую коллекцию нужен дворец. Драгоценности? Нет, нет и нет. Никогда не любил ничего сверкающего, яркого. Монеты? Зная себя, предполагал, что могу просто спустить все собранное на ветер.
Стало быть, все сводится к тому, что мне и так нравилось, – к коллекционированию оружия. Тем более что у меня уже была идея украсить кабинет чем-нибудь красивым и грозным. Теперь же, благодаря книге, я знаю, что украшать стены – это собирательство, а если буду вдумчиво и любовно приобретать мечи, шпаги и протазаны, изучать их историю (надо обдумать – историю холодного оружия вообще или конкретного клинка?) – это уже коллекционирование. А то, что в Вундерберге так плохо с оружием и доспехами, – это хорошо. Какой интерес, например, собирать прялки? Их в каждом доме полно, а если выйдешь на ярмарочную площадь – так и того больше. Решено, начинаю коллекционировать оружие!
Жаль, что принял это решение лишь сегодня, а не лет десять тому назад. Чего бы только у меня не было! Я вспоминал трофеи, от которых приходилось избавляться за ненадобностью, – вендийские сабли и легантийские кинжалы, доремондские ятаганы и критские махайры, швабсонские двуручники и двусторонние франсиски! А какие были доспехи? Пробитые и погнутые латы уходили по цене лома, уцелевшие – за четверть цены. Вот если бы это все добро – да сюда! Но с другой стороны, если бы я хранил все оружие, способное украсить мою коллекцию, гнедым да кургузым не обойтись. За мной бы следовало пять-шесть повозок, и куда я с таким обозом?
За окном ночь перешла в рассвет, можно заканчивать бдения. Пока выхожу, седлаю, тут уже и до завтрака недалеко. Пора ехать в Вундерберг. Можно позавтракать, улечься спать под бочок к Лоте.
Чтобы взять плащ, пришлось потревожить кота. Он недовольно мявкнул, но уступил. Надеюсь, блох у парня немного. Кажется, кошачьи блохи для нас неопасны, но, выйдя из дома, я выколотил на всякий случай плащ. И надо сказать Кур дуле, чтобы вымыла и вычесала скотинку…
Я въехал во двор гостиницы, привычно свернул к конюшне и присвистнул – все свободное пространство заполнено лошадьми. Ко мне метнулся бледный конюх:
– Господин Артаке, все места заняты. И ваш денник, где Гневко стоял.
– Как это, мой денник? – удивился я. – Я за него до конца месяца уплатил.
– Вчера вечером барон Выксберг прибыл со свитой, – пояснил конюх. – Хозяину сказал – мол, всю гостиницу занимает, а постояльцы – к черту пошли. Вещи ваши из номера выкинуть приказал. Я убрать хотел, да не разрешили, – мол, сам соберет. Господин Паташон велел ваш денник кобыле барона отдать.
Интересная новость. Разное бывало в жизни, но, чтобы меня выселили из номера, за который я уплатил деньги, такого еще не случалось! И вещи никто и никогда не выбрасывал. Да и не в вещах, как таковых, дело. Все, что мне важно и дорого, таскаю с собой. Но скажите, кому понравится, если нижнее белье и всякие мелочи будут валяться во дворе, где на них мочатся и обсыпают вонючими яблокам кони? А я так долго искал хороший прибор для бритья! Вон, валяются – тазик, медная чашечка для взбивания пены. Сам поднимать я их не пойду.
Барон Выксберг приказал – выкинуть… Знакомо до боли. Сколько раз приходилось сталкиваться с титулованной сволочью, не считавшей простых людей не то что за равных себе, а вообще за людей. И сколько раз мне приходилось то кулаком, а то и мечом доказывать обратное. Что ж, оценим ситуацию. Проведем, скажем так, предварительную разведку. Во дворе оставлены лошади слуг, внутри – кони благородных сеньоров. Заглянул внутрь конюшни, пересчитал. Лошади – так себе, даже кобыла барона, что заняла мой денник, выглядит лет на десять – двенадцать, еще и ноги засекает. Седла, сложенные у входа, потерты, потускневшие пряжки, следы от срезанных украшений. Выксберг, скорее всего, захудалый барон с амбициями большого вельможи, но с крепкой рукой. Ладно, придется немножко повоевать.
Я посмотрел на гнедого. Гневко мотнул гривой и повернулся не левым боком, где висела баклага, а правым, где у нас сумка со всякой всячиной, полезной бродячему солдату. Рассовывая метательные ножи за пояс, я выгонял из головы ярость, чтобы действовать хладнокровно. Конюх, следивший за моими приготовлениями, робко спросил:
– Господин Артаке, а что вы собираетесь делать?
– Попрошу барона собрать мои вещи, – честно ответил я, просовывая левую руку в петлю кистеня.
Я правша, но что касается меча или кинжала, мне без разницы – правая рука, левая. Этому выучили еще в детстве, благо отец и дядя не экономили на мастерах фехтования. Кистень же, увы, считается неблагородным оружием, и учиться работать с ним пришлось много позже, под началом одного сержанта. Подозреваю, что в прошлом он был разбойником, но какая разница?
У входа в гостиницу, скрестив на груди руки, дремал хлыщ в ливрее, настолько засаленной, что изображенный на ней герб не просматривался. Не понять – лакей ли, оруженосец или просто прихлебатель. Услышав шаги, холуек презрительно оттопырил нижнюю губу:
– Пшел вон!
Когда хлыщ попытался меня оттолкнуть, я перехватил его руку, потянул вниз и, развернув парня спиной к себе, сделал ему очень больно.
Открыв дверь, переступил через орущего благим матом парня. И чего он орет? Рука не сломана, только вывихнута. Пожалел, что не треснул по голове. Сейчас бы лежал тихонечко и не будил народ раньше времени. Хотя чего уж там – пусть орет. Проснутся на две минуты раньше, на две позже – это уже не важно.
Я зря опасался. Общий зал гостиницы напоминал поле боя после сражения – перевернутые столы, битая посуда, потеки вина. Тут и там в подозрительных лужах лежали тела хозяев, не сумевших доползти до кроватей. Грустный трактирщик, сидевший на уцелевшей скамье, запричитал:
– Это что же творится, господин Артаке? Понаехали вчера, все самое лучшее заказали, всю ночь пили, а потом драться начали, посуду бить. А платить-то кто будет?
