Карицкий, однако, не потребовал и даже не намекнул на возврат данного в долг, а граф медлил, имея в виду предстоящий ужин и какое-то «дело», к нему относящееся.
Он нюхом чуял, что этот молодой человек нуждается в нем, и поэтому не спешил с отдачей, но надеялся удержать всю сумму у себя, тем более что сам заимодавец заставлял думать именно так.
Он даже и не задал себе вопроса, какое именно это дело и чего под видом его или, вернее, в качестве услуги за услугу потребует от него этот странный юноша.
Какое ему было до этого дело? Он знал, что ради денег и выгоды он готов на все.
Флирт опять забегал около графа. Он пожимал ему руку и поздравлял с выигрышем и непременно хотел оставить ужинать, но граф наотрез отказался.
— Ну-с! Я к вашим услугам, — вкрадчиво сказал он, подходя к Андрюшке, который задумчиво шагал по зале.
— Поедемте! — отвечал тот.
И оба стали молча спускаться по ковровой лестнице. Лицо Курицына было взволнованно и сосредоточенно. В швейцарской граф спросил:
— Куда же мы поедем?
— К Контану или Кюба?
— К Контану! — бросил граф, накидывая шинель.
Через несколько минут новые знакомые входили в отдельный кабинет.
Лакей, получив заказ, мелькнул фалдами и исчез.
Граф облокотился на стол, выправил манжетки и с любезной улыбкой обратился к своему спутнику:
— Ну-с… Теперь, надеюсь, нам ничто не мешает поговорить…
— О, это еще успеется, — делано беззаботным тоном отвечал Андрюшка. — Я, видите ли, товарищ вашего сына. Хотя я и старше его целыми двумя курсами, но одно время я был знаком с ним, и даже очень хорошо, — теперь, изволите ли видеть, меня чрезвычайно интересует его судьба… весь город говорит об этом деле.
— Да, это очень грустное дело, — сухо ответил граф. — Это было недоразумение, но сегодня сын мой выпущен и… — Он цинично улыбнулся. — И я праздную его освобождение.
Андрюшка пристально поглядел в лицо старого мота и взглядом этим почерпнул со дна его заплесневелой души неоценимые для себя сведения.
Приготовляясь к новому отчаянному шагу, он наскоро, но в то же время и зорко оглядывал почву, на которую впервые должна ступить его отчаянная нога. Почва эта казалась во всех отношениях благоприятною. Тон, с которым граф отзывался о сыне, не заставлял желать ничего лучшего.
В нем слышалась насмешка и враждебность.
Андрюшка задумался и вдруг произнес:
— Скажите, граф, правда ли, что сын чиновника Курицына — ваш сын?
— Отчего же этому и не быть правдой! — засмеялся граф. — Я, знаете, в молодости своей мог похвастаться победами…
— Но этот, говорят, оказался двойником вашего сына?
— И это я объясняю тем, что покойная мать его была чрезвычайно похожа на мою теперешнюю жену… Это была очень странная игра природы, кончившаяся совершенно неожиданным для меня фокусом.
Андрюшка сильно сжал веки, что было признаком подавленного бешенства, но тотчас же заговорил совершенно спокойным тоном:
— Да! Это остроумная шутка! Хотя для вас, я думаю, и не совсем приятная.
— Конечно… Все эти дрязги так надоели.
В это время внесли шампанское, граф тщательно осмотрел марку бутылки и тогда только приказал откупорить.
Андрюшка искоса продолжал его изучать.
Наконец лакей ушел, и они опять остались с глазу на глаз.
Граф, очевидно, ожидал окончания всей этой странной прелюдии и жаждал услыхать о том деле, ради которого до сих пор в его кармане остаются полторы тысячи незнакомца.
А Андрюшка умышленно медлил. Он методическими глотками пил вино и все глядел на графа. Тот с досады налил шампанского в стакан и залпом выпил его. Выпил, и язык его сразу развязался:
— Ну, что же дело-то, господин Карицкий? Чем я могу служить вам?..
— Дело? — повторил юноша, и в глазах его впервые блеснула нерешимость; граф заметил ее и пересел на ближайшее кресло.
— Да вы чего-то стесняетесь, я вижу… это совершенно напрасно… Со мной вы можете говорить совершенно свободно… я не такой человек… я, милейший, показываю когти и не соглашаюсь только там, где дело касается моего ущерба, а раз оно касается выгоды, то я весь к услугам того, кто мне указывает эту выгоду…
«Он говорит правду! — подумал Андрюшка. — Пора!»
И он начал:
— Ну-с, в таком случае — хорошо. Дело действительно для вас очень выгодно. Оно находится в тесной связи вашего и моего благополучия; но ранее окончательного разъяснения его я прошу вас, граф, только отвечать мне на вопросы. От правдивости ответов и зависит все. Тайна, которую я для блага вашего хочу разоблачить вам…
— Это очень интересно!
— Не шутите, граф!
— Нисколько… наоборот, в моей душе растет даже робость и благоговение…
— Скажите мне, во-первых, окончательно ли расстроилось дело вашего сына с купеческой дочерью Терентьевой?
Граф подскочил на кресле:
— А вы откуда это все знаете?..
— Это мое дело, и поэтому позвольте мне умолчать.
— Пожалуй!.. Вы требуете ответа? Извольте… Да! Расстроилось…
— Но вы, конечно, дорого бы дали, чтобы его вновь настроить…
— Конечно!
— Прекрасно!.. Представьте теперь, что сын ваш захотел бы вступить в этот брак.
— Мой сын? — с удивлением переспросил граф. — Да вы его плохо, верно, знаете, если думаете, что это возможно. У этого дурака и простофили уже есть какая-то девчонка, фамилия ее Петрова, которая хочет быть графиней… Это совсем нищая девчонка… Я даже хотел одно время обвинить ее в совращении юноши, но знаете, Павел… Ведь с ним бы тогда не совладать было… это такой дурак… это такой безмозглый человек… Он так мало похож на меня!..
— Ну, словом, — перебил его Андрюшка, — вы решились бы на многое ради того, чтобы сын ваш вступил в этот брак, от которого вам есть-таки выгода… Я знаю, что отец невесты дает вам лично изрядный куш.
— Ага, вы и это знаете?..
— Отвечайте мне, пожалуйста.
— Да, я многое бы дал за это и на что бы ни пошел, чтобы окрутить этого мальчишку… Я теперь откровенно говорю с вами… Я в таком критическом положении, которое исключает всякие сентиментальности…
— Итак, еще раз спрашиваю: вы решитесь на все, что я ни предложу вам для достижения вашей цели? — воскликнул Андрюшка, и глаза его страшно засверкали.
Граф поднял свою львиную голову и в упор поглядел на говорившего; серые глаза его даже вспыхнули.
В эту минуту оба взгляда их имели поразительное сходство по выражению, цвету и блеску.
