— Боже, что это такое с нами делается?! — воскликнула Петрова, закрывая лицо руками, когда плотная, тяжелая дверь была заперта хозяином снаружи на замок.
Алешка наталкивается на возможность измены
После свидания с Андрюшкой Колечкин задумчиво вернулся домой.
За это время внутреннее убранство лачуги значительно изменилось. Кое-какая мебель украшала ее. Постели имели приличный вид, будучи снабжены новыми матрацами, подушками и одеялами. Между окон висело новое зеркало в ореховой раме, самые окна украсились занавесками, а в новом шкафу, сильно пахнувшем клеем и лаком, был обширный гардероб; правда, все это покупалось на рынке «немного держанное» и за половину стоимости, но все-таки внешность господина Колечкина с этих пор приняла вполне приличный вид, несмотря даже на то, что на потасканном лице его какими-то серыми полутонами и отеками аллегорически фотографировалась «петербургская ночь». При этом оно было омрачено какою-то думой.
— Как бы не так! — сказал он, слегка покачиваясь и снимая лощеную шляпу.
Старуха, по обыкновению, с пугливым подобострастием глядела на него.
— Маринка была? — повернулся он к матери.
— Заходила сейчас, пока ты уходил в трактир… Не застала тебя и ругалась…
— Гм!.. Ругалась! — повторил Колечкин. — Что же она говорила?
— Да просто скандалила. Взяла твою бутылку с водкой и шмякнула ее об пол… Вот видишь там, до сих пор еще не высохло…
— А вы чего глядели?..
— Да что же я ей смею сказать… если бы я ей сказала что-нибудь, она бы на меня кинулась.
— Пьяна, что ли, была?
— Совсем пьяна.
— Экая!
Колечкин по-матерному выругался и опять обратился к матери:
— А не говорила, когда придет?
— Не говорила… только ругалась!
— Экая тварь! А мне все-таки ее надо бы повидать. Давно не видались, это правда.
Но едва Колечкин произнес эти слова, как дверь шумно распахнулась, и на пороге ее появилась красивая, стройная женщина с злыми чертами уже не молодого лица.
Она одета была неряшливо и бедно, густые пепельные волосы ее неряшливо высовывались из-под платка.
Заметив Колечкина, она кинулась к нему.
— Ты чего же это? А?
Лицо Колечкина приняло смущенное выражение.
— Ты что же это? — повторила Марина, подбочениваясь. — Я прихожу к тебе, а ты удрал.
— По делам был, Маринка, не кричи; теперь до тебя у меня есть дело.
— Плевать мне на твои дела, а ты мне скажи, где ты пропадал вчера и третьего дня?
— Да надо было!
— Надо? Кутил все ночи. Ну хорошо! Погоди у меня! Засажу я тебя опять в тюрьму, ты ведь знаешь, мошенник этакий, что стоит мне слово сказать, и будешь ты лаять за железной решеткой…
— Не сердись, Маринка, ей-богу, дела были…
— То-то дела! — отвечала Маринка несколько уже смягченным тоном и, спустив платок с головы на плечи, села в кресло.
— Маменька, принесите нам водчонки! — сказал Алешка, вынимая бумажник.
Старуха моментально схватила платок, а другую руку протянула за деньгами.
Колечкин дал рубль, и она ушла.
Оставшись вдвоем, Маринка и Колечкин обменялись длинными взглядами.
— Какое же такое дело? — угрюмо спросила посетительница.
— Дело важнейшее… Надоело, видишь ли ты, мне быть под началом у Андрюшки Курицына. Уж больно он заноситься стал. Злоба у меня на него так и накипает. Только до времени я молчал все… А тут, вчера, встретил я одного человека, он и рассказал мне про баронессу нашу.
— Шток? — спросила Марина.
— Да-да! Про нее… Стороной будто бы он слышал, она сильно напугана, что у ее любимого внука двойник. Старуха, оказывается, нюхом чует, что тут для него что-то недоброе, и, как он мне рассказывал, готовится большую награду предложить тому из сыскных агентов или все равно кому бы то ни было, кто отыщет убийцу Померанцева и представит куда следует…
— Что ж, ты думаешь выдать его?
— Очень бы хотел, да боюсь… А конечно, если бы случай удобный наклюнулся, я бы его не пощадил…
— И отлично! Чего его щадить?!
— Вот то-то и есть, Марина, что надо действовать осторожно… Ты вот сердишься! А теперь самое что ни на есть для меня кипучее время. Сейчас я виделся с ним в здешнем трактире. Он мне наговорил такого, что у меня волосы дыбом встали. Понимаешь ли? Мне дается поручение послезавтра покончить с Павлом и его невестой, понимаешь?..
Колечкин сделал очень определенный жест. Маринка нахмурила брови.
— А сколько он даст за это?
— Еще ничего не говорил, а только сулит много по окончании дела, когда он графом станет. Вот я и думаю, как бы не так, братец! Может быть, все это один вздор только…
— Конечно, обдумай!
Колечкин опустил голову, и в комнате воцарилось молчание.
Вошла старуха с бутылкою водки под платком, она успела раздеться, откупорить, Маринка выпила рюмку, а Алешка все сидел подперши голову руками. Вдруг он вскочил и хлопнул себя по лбу:
— Браво! Умен поп Семен, а коли опростоволосится — у дурака совета напросится! Вот так штука пришла мне на ум!
И, залпом выпив большую рюмку водки, он рассказал Маринке свой план.
В чем состоял план Алешки
Для объяснения всего происшедшего необходимо рассказать следующее.
На другой день в грязном логовище сообщника Андрюшки было шумно и людно. Табачный дым висел в воздухе отяжелевшими облаками, пахло пролитым пивом, и новые бутылки его то и дело откупоривались ловкою рукою Маринки. Человек семь самых разношерстных и разнокалиберных оборванцев истребляли незатейливую трапезу, вместо тарелок лежавшую на клочках бумаги, и шумно разговаривали. Посторонний человек, случайно вошедший сюда, сразу понял бы, в общество какого сорта людей он попал.
Сквозь хохот там и сям слышались специальные слова вроде «стырбанить», «стрельнуть», «освежевать», «зачихать» и прочее. Сквозь три тщательно завешенных окна врывались лучи солнечного утра и достаточно ясно озаряли пирующую компанию, с ее разнообразными костюмами и лицами.
Старуха мать Алексея Колечкина обносила гостей водкой, наливая каждому в стакан прямо из четвертной.
Дряхлые руки ее дрожали, держа тяжелую бутыль, но она исполняла свою обязанность со старанием и сосредоточенностью.
Иногда, когда налитый стакан переполнялся и водка проливалась на стол, старуха с испугом оглядывалась на сына, который, отведя в это время Маринку в угол комнаты, что-то толковал ей.
