А тем временем в одном из богатейших соборов Петербурга готовилась пышная свадьба. Разосланы были элегантные пригласительные билеты, один из которых лежал и у баронессы фон Шток, к величайшему ее ужасу.
Часов около девяти вечера в церковь стали съезжаться приглашенные. Вот наконец приехал и отец жениха.
Граф Иероним Иванович был чрезвычайно эффектен в дорогом новом фраке.
Вся фигура его дышала тем элегантным достоинством, которое передается, как качество, из рода в род, из поколения в поколение и не может быть приобретено никакой побочной культурой.
В толпе пробежал одобрительный шепот.
Дамы находили, что он сам вполне годится для венца.
Некоторые прибавляли, что теперь бы он и мог жениться, если бы захотел, так как его жена признана неизлечимо помешанною после этой несчастной истории с двойником.
Движенья графа были гибки и изящны.
Он сам распоряжался, всюду поспевал, со всеми перебросился несколькими словами.
Но вот грянул оркестр. Это приехала невеста.
В своем белом наряде она затмила всех какой-то особенной, почти неземной красотой.
А вот и он. Боже, какой красавец! Вот уж настоящий граф. В каждом движении его сквозит тоже изящество, и при этом как поразительно он похож на отца!
Обоих молодых людей подвели к аналою.
Какая прелестная пара!
Иероним Иванович был, видимо, очень взволнован. Он кидал тревожные взгляды вокруг, а в особенности на входную дверь.
Графа приводило в сильную тревогу то обстоятельство, что, несмотря на начало акта бракосочетания, до сих пор не приехала еще баронесса фон Шток.
С возрастающим беспокойством он начал соображать, что тут дело не совсем чисто.
Он хотел было сообщить свои опасения Андрюшке, но последний уже стоял перед аналоем рядом с Терентьевой, и отозвать его никаким образом уже было нельзя.
Тогда рядом с ощущениями смутной тревоги в голове старого жуира мелькнула утешительная мысль: «Если успеют совершить обряд и уехать из церкви, то деньги будут у него в кармане через каких-нибудь полчаса». Так гласило предварительное условие, а с деньгами не станет же он дожидаться внезапного и весьма возможного разоблачения. Ницца… Спа… Монако!.. О, сколько есть чудных мест, чтобы укрыться… На вечерний поезд тоже легко можно успеть… Все предусмотрено… заграничный паспорт на всякий случай уже в кармане… Но вдруг он вздрогнул и похолодел. У входных дверей раздался шум.
Все повернули головы и с недоумением глядели на входящих полицейских и группу каких-то людей… Вон баронесса фон Шток, вон графиня, вон Петров. Но главное… Многие стали протирать глаза от изумления. Рядом с баронессой под руку с графиней идет… как бы зеркальное отражение жениха, стоящего у аналоя…
Процессия медленно подошла к молодым, и двойники при общем молчании ужаса вперили друг в друга взгляды.
Несколько минут царила ужасная тишина.
Но вот Андрюшка кидается вперед, делает несколько выстрелов и скрывается в толпе на паперти.
— Держи! Держи! — раздалось со всех сторон.
Кого-то задержали, но это оказался не он.
Окно второго этажа
Спустя полчаса после всей этой истории Елена Николаевна молча сидела в будуаре. На ней был подвенечный наряд. Сквозь отворенную дверь в соседнюю комнату виднелась пышно изукрашенная спальня, где стояли две кровати под общим балдахином с кисейными занавесями.
В углу, сгорбившись, во фраке сидел старик Терентьев и мрачно глядел на узоры ковра.
Оба молчали.
Грудь красавицы невесты дышала неровно, а глаза, темные, как сама окружающая ночь, были устремлены куда-то в одну точку.
— Экая штука какая! — в каком-то бессилии отчаяния пробормотал Терентьев.
Дочь ничего не отвечала. Только мрачно сверкающие глаза ее на мгновение остановились на лице отца и потом опять устремились на ту точку, которую она фиксировала раньше.
— Ты успокойся, Лена, — заговорил опять старик, — его разыщут и накажут… и старого негодяя тоже. Я уж тебе ручаюсь за это.
— Я вас прошу этого не делать, — резко ответила дочь, — наоборот, я хочу, чтобы вся эта история не получила никакой дальнейшей огласки… И так довольно уж срама.
— Но надо же наказать негодяев…
— Не надо…
— Нет, уж как хочешь, а я это не оставлю…
— Я вам запрещаю… Слышите!
Старик глянул испуганно и пожал плечами:
— Не знаю, отчего это так…
— Я вам говорю отчего. Я не желаю раздувать этот скандал.
— Да ведь все равно и без нас их не оставят, хоть бы старая графиня и сын ее.
— Ну, пусть они и делают что хотят, а я не хочу, чтобы вы участвовали в этом деле… И вообще, я даже больше говорить не хочу про это… Мне надо раздеться, и потом, я хочу остаться одна.
— Господи!.. — шепотом произнес старик и встал.
Когда он вышел, Терентьева всплеснула руками, потом закрыла лицо и застыла неподвижно.
Вихрем закрутились мысли в голове злополучной невесты. Дикая страсть закипела в разбитом сердце.
Она видела теперь, что ей нет исхода, что она любит этого красавца юношу после всего совершившегося еще сильнее.
Препятствия только разожгли ее желания.
Она дорого бы дала, чтобы он вдруг каким-нибудь образом появился тут.
Как она кинулась бы к нему навстречу, к этому преступному, но смелому красавцу!
Да, жребий брошен. Только он один и существует для нее в целом мире, кто бы он ни был.
Она чувствовала, что отныне судьба ее тесно связана с судьбою этого человека, и была уверена, что он придет к ней… Ей казалось даже, что сейчас откроется дверь и…
Но не дверь открылась, а кто-то стукнул в окно.
Елена Николаевна вздрогнула и с ужасом устремила глаза на оконную раму, к которой черною грудью припала ненастная осенняя ночь.
Окно находилось на высоте второго этажа.
Если это он, то как он мог забраться? Что-то сверхъестественное почудилось Терентьевой в этом случае, хотя, с другой стороны, она была уверена в его посещении.
Вся дрожа от ужаса, открыла она большую квадратную форточку, заглянула на улицу и увидела Андрюшку, который, как акробат, обхватил водосточную трубу и висел всем туловищем в воздухе…
— Сумасшедший! — шепнула она. — Ты упадешь!
— Если не хочешь, — прошептал Андрюшка, — чтобы я сейчас же кинулся вниз, потуши огонь и позволь мне влезть в форточку…
Как кошка, прыгнула Терентьева внутрь комнаты, задула лампу и опять подошла к окну, шепча:
