— Здравствуй, Калиныч, — ответил Андрюшка, — ну что, как? Все согласны?
— А чего же им не быть согласными, за деньги этот народ на что хочешь согласится…
— Когда же очищать будут?
— Да вот как деньги принесешь. Раздам, значит, и в сутки духа не будет… в другой флигель переедут, я там ведь тоже снимаю фатеру, а теперь еще каретные сараи прихватил; правда, слушаться туда надо будет вниз с лестницы, но зато дешевле стоить будет… На лето им лучше и не надо, потому все равно целый день на «стрельбе»
[6] будут.
— Я деньги принес! — тихо, но внушительно перебил Андрюшка.
— Принес? — всполошился Калиныч. — Где?
— Известно где — в кармане, — хладнокровно ответил юноша.
— Так давай!
Андрюшка молча вынул пачку ассигнаций и подал ее Калинычу.
Толстая супруга бывшего портерщика при виде денег поставила на стол полное чаем блюдечко и с тупым изумлением несколько раз перевела глаза с мужа на гостя и обратно.
— Эка денег-то!.. — наивно пробормотала она, берясь опять за блюдечко.
Но на это замечание никто не ответил.
Калиныч заявил, что сейчас переговорит со своим «старостой», и вышел.
Оставшись наедине с толстой женщиной, Андрюшка вынул клочок бумаги и карандаш и, не обращая на нее никакого внимания, стал заносить какие-то цифры.
Когда Калиныч вернулся, он коротко и деловито спросил его:
— Когда?
— Послезавтра, — отвечал тот, — но надо же обмести ее, снять паутину.
— Нет, этого не надо…
— Как так?
— Паутину снимать не надо…
— Ну и ладно… Для меня это еще лучше… А вот еще, чуть не забыл… тут один жилец тебя спрашивает.
— Кто такой? — с ноткою тревоги в голосе быстро спросил Андрюшка.
— Фамилия ему Степанидин…
— Я такого не знаю.
— А он тебя знает.
Андрюшка вздрогнул бровями. Это известие несколько смутило его.
Все, кто знал его, были известны и ему, он знал всех своих соучастников и единомышленников по именам и фамилиям. Кто же этот знающий его, которого он не знает? Странно и даже несколько подозрительно…
— Что же ему надо? — спросил Андрюшка.
— Не знаю, спрашивал, не Карицкий ли ты? Я ему сказал, что, пожалуй, и так.
— Шутить не надо, Калиныч. Ты мне должен сказать, кто этот человек, иначе я опасаюсь за нас обоих.
Калиныч захохотал:
— Не беспокойся, я-то уж не из таких, чтобы упустить свою выгоду. Пока мы заодно с тобой, я не пойду против тебя да и всячески выпутывать буду. Я уже спросил его, где он тебя видел, и успокоился на этот счет. В игорном, говорит, доме каком-то, где ты на двойку пик все ставил и выигрывал.
Андрюшка слегка изменился в лице:
— Но как же он узнал меня, когда там у меня были рыжие баки, а теперь черные, да и костюм совсем другой… Это очень странно!..
Калиныч прищурился и сказал вдруг совершенно серьезно:
— Да, брат, плошать не надо, я от тебя не ожидал этого… Если уж менять харю, так менять, чтобы не узнали, а то и пачкать ее не стоит. — И, помолчав, прибавил: — Тут, однако, ничего пока плохого не может выйти, я знаю этого Степанидина и знаю, отчего он спрашивает про тебя. Это незаконный сын князя Карпатского, может быть, слышал…
При слове незаконный сын Андрюшка насторожился. Калиныч же продолжал:
— Он продулся там, в этом игорном доме, в пух. Имел от отца пять тысяч рублей и все спустил, а теперь ему жрать нечего. Вот по этому самому случаю он и осведомляется о тебе… Малый тоже теплый…
Андрюшка улыбнулся, подал руку Калинычу и, сказав, что зайдет послезавтра, вышел из комнаты.
У самых дверей его встретил молодой оборванный субъект и, заградив ему дорогу, хрипло произнес:
— Господин Карицкий…
— Что вам угодно? — спросил Андрюшка, спокойно смерив собеседника с ног до головы.
— О! Много, очень много…
— Я к вашим услугам.
— Мне хотелось бы поговорить с вами где-нибудь в другом месте.
— Пойдемте в трактир напротив.
— Очень благодарен…
— Куда же вы?
— Я сейчас возьму шляпу.
— Ага! — И Андрюшка поспешными шагами направился к выходу, чтобы как можно менее возбуждать внимание окружающих.
Выйдя, однако, за ворота дома, Андрюшка оглянулся назад, идет ли Степанидин.
Последний бежал в это время по двору, на ходу застегивая другую визитку, менее рваную, чем та, которая была в нем в первую минуту встречи.
Господин Степанидин
Трактир, про который говорил Андрюшка, был как раз напротив ворот дома, из которых вышли теперь два новых знакомых.
Перейдя улицу, оба они молча вошли в дверь, проурчавшую блоком, состоящим из веревки, продетой в колесо, и увесистого кирпича.
Внутреннее убранство заведения поразило бы самый невзыскательный взор своей грязью и убожеством, но Андрюшка, ничуть не смущаясь, прошел в соседнюю, менее людную комнату и, поместившись в углу за старым, давно уже молчаливым органом, потребовал водки и закуски.
Когда половой отошел, чтобы исполнить приказание, Андрюшка сразу обратился к Степанидину с лаконичным вопросом:
— Ну-с, что вы мне хотели сообщить… Говорите коротко и без всякого стеснения. Я сегодня имею больше дел, чем времени.
Степанидин провел рукой по волосам, отплюнулся и облокотился на стол.
— Вот что, господин Карицкий, — начал он немного нерешительным тоном, — то, что у вас теперь баки другого цвета, дает мне право предположить нечто.
— Не играйте в загадки, — угрюмо ответил Андрюшка, — и скажите коротко, что вы предполагаете.
— Я предполагаю, что вам надо скрываться…
— Совершенно верно.
— Кроме этого: что у вас важные дела.
— Совершенно верно.
— Вы, вероятно, не один же их обделываете?
— Конечно.
— У вас есть помощники, друзья, доверенные люди?
— Да.
— Присчитайте меня к числу их…
Андрюшка улыбнулся.
В это время половой подал водку и закуску.
Степанидин, выжидательно поглядев на своего собеседника, вдруг энергичным жестом схватил графин и, налив себе два стакана, выпил их один за другим.
