Страшно недовольный собой, он решил идти напролом: будь что будет!
— Нет, баронесса, с меня этого не довольно. Если ваш отъезд вызван лишь соображениями светского характера, то чем объяснить его внезапность и ваше отчаяние в предыдущую ночь?… Даже такому близкому другу, как капитан Фернкорн…
Баронесса встрепенулась.
— Как… и это имя называют? — рассеянно прошептала она.
— Да, и это, — беспощадно подтвердил комиссар. — Итак, я повторяю: капитану Фернкорну, от которого у вас нет тайн, вы, конечно, сказали бы о своем отъезде. Тем более если речь шла о простой поездке на бал. Следовательно, ваш отъезд не был заранее обдуманным, а внезапным, вызванным обстоятельствами. Короче, это было бегство.
— Но какие у меня могли быть причины для бегства? Скажите, ради бога, какие?
— Прошу не перебивать. Что же касается зеленого автомобиля, то вы лишь в последнюю минуту решили взять его с собой. У вас уже был заказан извозчик, который должен был доставить вас на вокзал. Вы приказали шоферу ехать за вами следом, после того как прочли в утренних газетах, что зеленый автомобиль замечен в истории убийства. На маскараде вы не были. У вас там было назначено свидание с капитаном Фернкорном. Он ждал вас в фойе, но так и не дождался. Домино ваше нашли на следующий день неодеванным в уборной. Как видите, между вашими показаниями и нашими сведениями существует разногласие, уничтожить которое я поставил себе целью.
Баронесса вдруг как-то странно успокоилась. Видно было, что она напряженно о чем-то думает.
— Постойте! Я не скажу больше ни слова, пока вы не ответите мне на один вопрос: этим и кончается участие капитана Фернкорна в этом деле?
От внимания комиссара, конечно, не укрылось происшедшая в баронессе перемена при одном упоминании имени капитана Фернкорна. Ее точно подменили. Выражение ужаса и какой-то безнадежной надломленности появилось на ее лице и во всей ее фигуре. Видно было, что причастность капитана к этому ужасному делу глубоко ее поразила, глубже, чем она могла дать себе отчет.
Мартенс знал, что за Фернкорном был установлен полицейский надзор, так как молодой офицер состоял начальником штаба фельдмаршала Гольмгорста. Но это было лишь мерой предосторожности со стороны полиции, не более. Надзор вскоре был прекращен, и непричастность капитана к преступлению ясно доказана.
Следовательно, волнение баронессы происходило не из страха за жениха, а скорее от сознания, что Фернкорн знал о ней больше, чем нашел нужным сообщить полиции.
— Насколько я знаю, имя капитана в этом деле не упоминалось. Лично я не говорил с ним. Он не знает ни о моем пребывании в Венеции, ни о моем столь тягостном разговоре с вами.
— Это хорошо… хорошо, — облегченно произнесла баронесса, точно у нее отлегло от души.
Она глубоко вздохнула, на лице ее появилась энергичная, почти жесткая черточка.
— Слава Тебе, Господи, что этот честный, до мозга костей порядочный человек не впутан в такое дело!.. А теперь вернемся к тому, на чем мы остановились. Полиция ошибается. Правда, я заказала автомобиль в последнюю минуту, но не потому, что успела прочесть утренние газеты, а потому, что только в это утро приняла решение провести всю зиму в Италии. Что я вообще собиралась сюда, я могу доказать вам перепиской с отцом или, если вы и этому не поверите, заказами дорожного платья и прочих необходимых для дороги вещей, которые я не купила бы, оставаясь в Вене. А в маскараде я была, хотя меня и не видел капитан Фернкорн.
Как ни бился с ней комиссар, ему ничего больше не удалось узнать от молодой женщины: она упорно стояла на своем.
Тогда он решил повести наступление энергичнее.
— Не заставляйте меня решиться на крайние меры, баронесса. Не для того я сюда приехал. Я хотел только получить от вас нужные сведения и думал через несколько дней вернуться в Вену. С тех пор как я знаю вашу семью, я рад бы был убедиться, что полиция ошибается. Но я не могу уехать, не узнав ничего положительного.
— Что вы разумеете под словом «положительного»? — робко переспросила баронесса, видимо, испуганная его решительным тоном.
— Личность Джиардини выяснена… разговор теперь будет о вас.
— Опять… значит, вы все-таки думаете?…
— Нет, — перебил ее комиссар, — я не думаю больше. Я уверен. Ваши подчас наивные отговорки, противоречия, невероятные объяснения убедили меня в моем подозрении. А что подозрения против вас было сильное, вы ясно видите из того, что венское охранное отделение нашло нужным выслать вслед за вами своих агентов. Может быть, вы хоть теперь скажете правду?
— Вы… говорите… загадками, — с усилием проговорила баронесса почти беззвучным голосом. — В чем вы, собственно… обвиняете меня?
— Если вы заставляете меня во что бы то ни стало высказаться до конца, извольте, я обвиняю вас в убийстве Джиардини!
— Меня! — закричала баронесса. — Вы с ума сошли… Когда… как, каким образом?…
— Как? Выстрелом из револьвера.
— А-а. — Она схватилась за горло, точно что-то душило ее. Кровь темной волной прилила ей к лицу. — Это… слишком… Убийца, убийца Джиардини!.. Вы думаете, что я… способна на убийство! Я убила человека предательски, воровски… из-за угла?… Любимого… человека!.. Ведь его жизнь была для меня дороже… моей собственной!.. Я пожертвовала бы всем для него… если бы понадобилось…
— Странная пылкость чувств для невесты капитана Фернкорна.
— Молчите! — дико крикнула баронесса; она была вне себя, глаза ее метали молнии. — Не втаптывайте хоть это имя в грязь! Джиардини был мне дорог… Это самое… невероятное… самое ужасное… и вы могли предположить… Господи, как я ненавижу вас, задушить могла бы… так ненавижу!
— К делу, баронесса, к делу. Вы признаете себя убийцей Джиардини?
— Нет! — хрипло закричала баронесса. — Нет… тысячу раз нет!
— Докажите?
— Послушайте… верите же вы во что-нибудь? Ведь и в душе полицейского есть же что-нибудь человеческое!.. Клянусь вам благополучием сестры, жизнью отца, что я не причастна к этому преступлению. Верите ли вы мне?
— Разве дело в том, во что я верю или не верю. Нам нужны доказательства, нам нужны факты, а не чувствительные сцены.
— Вот как! Так моя клятва для вас ничто… Еще бы… клятва убийцы… Что ей стоит произнести ложную клятву, не так ли?… Что ей стоит поклясться жизнью любимых существ, если она не остановилась перед тем, чтобы разрушить жизнь… близкого… человека? Ведь так я говорю, так? Ах, к чему я все это говорю, — вдруг заметалась она, не в силах совладать со своим волнением и нервно теребя зажатый в руке носовой платок. Слова отрывисто, со свистом срывались с ее дрожащих губ.
Но вот она выпрямилась и с угрозой взглянула на комиссара.
— Что вы намерены предпринять? — спросила она.
