— И я узнаю это только сегодня, при таких ужасных обстоятельствах, Мета! Узнаю от постороннего человека! Ты, значит, лгала мне, лгала! Лгала каждый раз, когда клялась, что кроме Штернбурга не любила ни одного мужчину!..
— Простите, капитан, — вмешался Вурц, — разговор грозит принять чересчур интимный характер. У вас впереди будет достаточно времени объясниться с вашей невестой. Теперь, — продолжал он, обращаясь к баронессе, — ответьте мне, имеете ли вы какое-нибудь отношение к преступлению?
— Нет, никакого. Я уже говорила об этом доктору Мартенсу, — отозвалась Мета. Голос ее звучал теперь тверже и спокойнее.
— Я знаю. Но это было до… вашего бегства. Может быть, у вас готов теперь другой ответ. Сорок восемь часов, которые вам были нужны, прошли… Господин капитан, вызванный вами, налицо… За чем же теперь задержка?
— Почему вы предполагаете во мне какое-то двуличие?…
— Вероятно, не без основания, — сухо заметил капитан.
— Франц!
Боже, как много заключалось в этом коротком крике! Целый мир любви и нежности и горький укор.
Ее темные глаза, только что смотревшие на Вурца с гордостью и даже некоторой жестокостью, устремились с трогательной мольбой на капитана. Тот упорно смотрел в сторону.
— Мне сдается, что по отношению ко мне ты не особенно строго придерживалась истины, — ответил он наконец. — Будь добра ответить господину начальнику тайной полиции на его вопросы.
— Итак, я повторяю, — сказал Вурц, — вы продолжаете утверждать, что не имеете ничего общего с преступлением на Грилльхоферштрассе?
— Продолжаю, — холодно ответила баронесса. — Если против меня говорит случайное стечение обстоятельств, то этого еще недостаточно, чтобы привлекать меня к ответу.
— Конечно! Вам стоит только доказать, что подозрения мои не более как простая случайность, и я не позволю себе дольше утруждать вас.
— Это мне легко будет сделать в Вене.
Тут капитан не вытерпел и вмешался в разговор.
— Я все время слышу о каких-то недоказанных подозрениях. В чем же вы, собственно, подозреваете мою невесту?
— Подозреваете — слишком сильно сказано, — уклончиво ответил Вурц. — Мы желаем только получить от баронессы разъяснение некоторых ее поступков.
— Может быть, я могу вам помочь?
— Очень меня обяжете. Не знаете ли вы, например, где находилась баронесса двенадцатого января от восьми до десяти?
— Нет, точно не знаю. Она должна была приехать на маскарад в Софийский зал, но почему-то не приехала.
— Я была там, но, желая сделать тебе сюрприз, надела не тот костюм, который раньше тебе показывала.
— Где же доказательства ваших слов? — спросил Вурц.
— Имейте терпение! В Вене все разъяснится.
— Почему вас так интересует, где была баронесса именно в этот промежуток времени? — осведомился капитан.
— Потому, что как раз в это время было совершено убийство на Грилльхоферштрассе. Убит бывший жених баронессы и, как показало следствие, убит женщиной.
Капитан вскочил с места и глазами, полными ужаса, уставился на начальника тайной полиции.
— Иными словами… вы хотите сказать… это значит, что вы считаете баронессу убийцей Бартоломео Джиардини, — пролепетал он. — С ума вы сошли, любезнейший! Ведь только сумасшедший может придумать такую глупость.
Вурц пожал плечами.
— Очень сожалею, — проговорил он, — но…
Капитан перебил его и горячо обратился к баронессе:
— Говори же, Мета! Что же ты молчишь? Или тебе нечего возразить на это чудовищное обвинение? Скажи мне правду, чтобы они убедились в своем безумии, Мета! Да скажи хоть слово! Ради бога, говори!
Баронесса молчала, бледная и неподвижная, крепко сжав бескровные губы. Наконец она прямо и смело взглянула в лицо начальнику тайной полиции и торжественно произнесла:
— Беру Бога в свидетели, что я неповинна в этом преступлении. Господин Вурц, разрешите мне сказать несколько слов моему жениху с глазу на глаз, и вы все тогда узнаете.
— Хорошо. Но я ставлю условие!
— Какое?
— Я требую, чтобы этот портфель вы оставили пока здесь, под моим наблюдением.
— Позвольте, — вмешался капитан, — в портфеле лежат фамильные документы, совершенно не интересные для посторонних.
— Может быть, не одни документы, а кое-что и поважнее, господин капитан. Баронесса, несмотря на неприятное и тяжелое положение, в которое попала, очень уж большой интерес к ним проявляла и слишком уж настоятельно требовала, чтобы вы их привезли.
Баронесса при этих словах Вурца побледнела и тяжело опустилась на стул. Глаза ее были устремлены на портфель, лежавший на кресле рядом с начальником полиции.
— Продолжаете ли вы настаивать на своем совещании с господином капитаном? — холодно спросил Вурц.
— Нет, — тихо отозвалась баронесса.
— Может быть, вы разрешите мне сказать вам несколько слов с глазу на глаз? — продолжал Вурц.
— Да, — тихо, но решительно ответила баронесса, прежде чем капитан успел вмешаться и высказать свое неодобрение.
Утомленной походкой, не поднимая глаз, направилась молодая женщина в соседнюю комнату. В дверях она остановилась.
— Бумаги… — шепнула она нерешительно.
— Бумаги останутся здесь, под охраной господина капитана.
Не успела захлопнуться за ними дверь, как начальник тайной полиции быстро подошел к баронессе и решительно и серьезно проговорил, глядя ей в глаза:
— Довольно тянуть эту канитель! Не подводите других людей своими выходками. Капитан…
— Ему грозит опасность? — спросила она, дрожа всем телом.
— Я думаю! Его внезапный отъезд, поездка сюда — благодарная почва для каких угодно подозрений.
Баронесса пошатнулась и судорожно ухватилась за спинку кресла.
— Но ведь он же ни в чем не виноват, — вздохнула она, — он даже не знал Джиардини.
Наступило томительное молчание.
Баронесса с отчаянием устремила перед собой невидящий взгляд.
— Господи… они и его преследуют, — вдруг тихо заговорила она как бы в ответ на собственные мысли. — Может быть, они думают, что это он… бумаги. Нет, нет. Клянусь вам… он ни при чем… Он ничего не знает. Зачем бы он тогда был здесь?… И все из-за меня… Нет… этого не будет… это уж слишком… И как вы можете знать… что именно он привез?…
Много вынес начальник тайной полиции из этого бессвязного бреда обезумевшей женщины. Он понял, что все мысли баронессы вращались около содержимого таинственного портфеля. Теперь нужно было использовать сделанные наблюдения. Только угроза спокойствию любимого человека могла побудить баронессу к чистосердечному признанию. Бумаги, которые лежали в портфеле и о которых он сам так мало знал, давали неожиданную власть ему в руки.
