Комиссар Мартенс записал показания баронессы.
— Вы все сказали, баронесса? — осведомился Вурц.
— Все. Я, может быть, поступала неправильно, но меня вынудили к тому обстоятельства. Только опасность, грозившая жениху, заставила меня открыть тайну, которую я столько лет носила в своем сердце. Не будь я невестой Фернкорна, я ни секунды не колеблясь донесла бы на графа. Но поймите, счастье моей жизни было поставлено на карту.
Вурц поднялся с места:
— Повторяю вам то, что уже однажды обещал. Ни жених ваш, ни кто другой не узнает ни слова из того, что вы нам здесь сообщили. Дело о пропаже документов после подписания вами этого протокола можно считать ликвидированным. Но мне придется еще не раз, вероятно, потревожить вас: не забывайте, что нам еще остается раскрыть убийство на Грилльхоферштрассе.
Глава XV
Когда начальник тайной полиции Вурц два часа спустя после чистосердечной исповеди баронессы был вызван к министру полиции, то он мог с легкой душой доложить своему начальству о полной ликвидации дела о похищении военных документов.
Бумаги были возвращены фельдмаршалу; на след графа Гейнена напасть не удалось, да его и не очень искали; баронесса Штернбург была освобождена от малейшего подозрения. Из высших сфер последовало указание удовлетвориться полученными результатами и предать дело забвению.
Телеграммой был спешно вызван барон фон Сфор.
Он явился на следующий день. Вид у него был недовольный и удрученный: он очень неохотно расстался с Венецией.
Со слов сестры убитого он сообщил некоторые сведения о молодом Кастелламари. С ранней юности Джиардини предназначали к военной службе; он окончил кавалерийское училище в Турине и академию генерального штаба. Но тут в судьбе его произошел переворот. Сама ли девушка мало об этом знала, или ее сдержанность объяснялась строгим воспитанием, даваемым в Италии дочерям патрицианских семейств, но только сообщила она Сфору очень немного об этом периоде жизни брата.
Насколько барон мог понять из ее слов, Джиардини познакомился в Турине весьма близко с цирковой наездницей, взял ее на свое иждивение и стал небрежно относиться к службе. Замечания отца, серьезные и сердечные увещевания полковника, очень его любившего, не привели ни к чему.
О том, что брат был послан в качестве шпиона в Австрию, Мария не знала ничего. Она была очень удивлена внезапным появлением брата в Марконе и необходимостью скрывать свое родство с ним.
В тот же день явился барон фон Сфор к баронессе Штернбург, чтобы передать ей привет от родных. Он сообщил ей, что тоже занят таинственным убийством по просьбе Марии, заставившей его поклясться, что он не успокоится, пока не найдет убийцу ее брата, эту неуловимую до сих пор преступницу.
— Преступницу! — повторила баронесса. — Вы тоже говорите о преступнице! Разве доказано, что убийство совершено женщиной?
— Да, баронесса! — И Сфор рассказал Мете об уликах, добытых следствием.
Она недоверчиво покачала головой:
— Не понимаю! Не мог же Георг в течение тех нескольких дней, которые он пробыл в Вене, завязать здесь знакомство. Прежде он никогда не был в Вене, значит, речь может идти только о женщине, знавшей брата в Италии и имевшей причины его ненавидеть. Насколько я знаю жизнь брата, у него не было подобных женщин. Повторяю, все это таинственно и непонятно. Не идет ли полиция снова по ложному следу, предполагая, что убийство совершено женщиной?
— Не можете ли вы указать мне, баронесса, лицо, с которым брат ваш близок и откровенен?
— О да, могу! Его близким другом был Эрнст ди Карталоне, который стоит сейчас со своим полком в Турине.
— Не будете ли вы так добры дать нам письмо к этому господину.
— Охотно! Но я думаю, что мы достигнем гораздо большего, если я расспрошу Эрнста лично. Ответ его я охотно передам вам.
— Значит, вы будете так любезны и известите меня, когда получите ответ, — проговорил Сфор, целуя на прощание руку баронессы.
Как только за ним закрылась дверь, молодая женщина подошла к столу и принялась писать обещанное письмо.
«Многоуважаемая баронесса! С большим прискорбием узнал я из вашего письма о печальном конце моего друга и спешу выразить вам и вашей семье мое искреннее сочувствие в связи с поразившим вас тяжелым горем.
Нечего и говорить, что я готов служить вам чем могу, но, к сожалению, на заданный вами вопрос не так-то легко ответить.
Вы знаете сами, баронесса, что брат ваш бурно и не совсем обычно прожил свою молодую жизнь. Вы, вероятно, помните некоторые из его приключений, дуэли и любовные похождения, из которых он выходил победителем.
Припоминая теперь все женские образы, промелькнувшие в жизни Георга, я могу только к одному из них отнести начальные слова адресованного, несомненно, мне письма.
Если преступление, как утверждают, совершено женщиной, то совершить его могла лишь она одна. Я говорю „могла“, не беря на себя смелость утверждать что бы то ни было.
Я имею в виду женщину, бывшую страстной привязанностью его жизни, женщину, от которой я не раз предостерегал его, потому что мне всегда казалось, что в ней его гибель. Я считаю ее способной на такое, недаром она была горячей, необузданно страстной дочерью нашей родной Италии, несущей несчастье своей любовью… и смерть своей ненавистью. А я знаю, что она клялась отомстить Георгу.
Женщина, о которой я пишу вам, наездница Мара Цинцинатти. Брат ваш познакомился с ней в цирке, когда был в Туринском кавалерийском училище. Она была красивая женщина: высокая, стройная, с темными жгучими глазами и черными волосами. Как раз такой тип женщин, который производит ошеломляющее впечатление на молодых людей.
С того рокового вечера брата вашего точно подменили. Любила ли она его? Конечно. По-своему! С горячностью, пожиравшей все, что лежало на ее пути. Любила деспотически, дико, с необузданными вспышками своего бешеного темперамента, когда Джорджио дерзал не подчиняться ее желаниям. Она имела на него самое пагубное влияние. Но бороться с ней было бесполезно.
За три месяца, что тянулась связь вашего брата с Марой Цинцинатти, у Джорджио было ни много ни мало три дуэли. Виной каждый раз была его ревность, неизбежно ведущая к кровавой развязке. Но Мара, точно нарочно, держала вашего брата в вечно возбужденном состоянии. Если ей казалось, что Джорджио менее к ней внимателен, то она во время вечернего представления награждала какого-нибудь постороннего жгучими взглядами, пока ей не удавалось снова зажечь ревность Джорджио. Наконец наступила катастрофа.
Какой-то пожилой иностранец, бывший проездом в Турине, увидел в цирке Мару, влюбился в нее и предложил ей руку и сердце.
Джорджио рвал и метал. В один прекрасный день она не явилась на прогулку верхом, которую они обыкновенно совершали вместе. Джорджио бросился к ней на квартиру и узнал, что она уехала в экипаже старика, который лично за ней заехал.
