Так мы и гуляли. Вдруг она начинала петь какую-то французскую песенку в стиле «Аккордеониста» Пиаф. Или я читал Есенина, не слишком популярного в этот период. И никаких разговоров. Ни о ком и ни о чём. Домой мы вернулись в начале четвёртого утра. И снова я остановился на пороге, только теперь держа Натали за руку. А на том месте, где она стояла несколько часов назад, нас встречала удивительно похожая на неё женщина. Мадам Лефёвр. Ну, я попал.
– Молодой человек. В следующий раз поставьте меня в известность, если идёте гулять с моей дочерью. И не забывайте, что она медсестра и на работе отвечает за жизнь людей. А сейчас спокойной ночи.
Натали скользнула мимо матери в комнату, в последнюю секунду подарив мне счастливую улыбку. Её мать тоже собралась уходить. А что, дала трёпку нахалу, который увёл дочку на ночь глядя, и можно идти спать спокойно. Ну, нет.
– Прошу прощения… – я замялся, женщина оглянулась:
– Патрисия.
– Патрисия…
– Вам сколько лет? – теперь она повернулась ко мне.
– 34.
– Зовите Патрисия, я всё равно до сих пор не привыкла к отчеству.
– В таком случае зовите меня Егором. Патрисия, я даю слово, что похищать вашу дочь без предупреждения не буду. Хотя должен сказать в своё оправдание, что просто не знал о нашем соседстве. Когда увидел Натали, слегка ошалел и не успел подумать вообще, так боялся, что откажет.
– А по виду – любимец женщин. – Патрисия улыбнулась как-то грустно. – Спокойной ночи, Егор.
– Спокойной ночи.
Спокойной-то спокойной, только когда? Фейерверк, который вертелся внутри меня весь вечер, догорел. Жутко хотелось спать, а вставать через два часа. Да, в конце концов, командир я или нет! А командир не опаздывает, а задерживается! Я написал Серёге записку, что приду в часть к 12.00, и задрых.
Когда в 12.00 я вошёл в кабинет, Серёга ехидно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мне навстречу встал коренастый старший лейтенант ВВС.
– Старший лейтенант Мамочкин, – парень давно привык к выражениям лиц собеседников, – командир 2-й эскадрильи тяжёлых бомбардировщиков. Откомандирован в ваше распоряжение до поступления другого приказа. В составе эскадрильи три машины «ТБ-3-4М-34Р». Экипажи и машины готовы к выполнению боевых заданий.
– Вольно, товарищ старший лейтенант. Когда получили приказ?
– Вчера сообщили, что полк должен перебазироваться в течение семи суток. У нас транспортные машины, мы стали готовиться к переброске имущества, но в 10.00 я получил приказ остаться в вашем распоряжении.
Старлей по-прежнему стоял навытяжку. Ничего не мог понять и старался скрыть растерянность за строевой выправкой. Молодец, люблю таких.
– Вот что. Вас как по имени-отчеству?
– Олег Борисович.
– Вот что, Олег Борисович. На данный момент поднять машины в воздух возможно?
– Так точно.
– Тогда к 15.00 готовьте одну машину. Полётное задание – выброска десанта в количестве 22 человек. Справитесь?
– Так точно. Разрешите идти?
– Идите.
Летун ушёл, а я повернулся к Голубеву.
– Давай, рассказывай. А то лопнешь.
– Я должен рассказывать? А кто припёрся в 4 утра и злостно манкировал обязанностями?
– Слушай, не доставай. Что у нас происходит?
– Летуны в панике. Они тут пригрелись, и на тебе. Даже с лучшей организацией за неделю уложиться тяжело, а уж этим… Короче, с ночи дым коромыслом. Полуторки носятся к станции и обратно, странно, что ещё никого не задавили. Командир бегал к начальнику гарнизона. Управу на тебя искал. Что там Островой ему сказал, не знаю, но теперь он бегает в два раза быстрее. И орёт в два раза громче. Хотя толку…
– И бог с ним. Собирай людей, будем готовиться к прыжку. И имей в виду, я с «ТБ-3» не прыгал, сам понимаешь, но показывать это остальным не собираюсь. А потому прыгаю последним. Значит, ты – первым. Рад?
– Да иди ты. – Серёга сделал гордый вид и вышел за дверь.
В 14.45 мы поднялись в самолёт. Не-е-т, дайте мне мой «Ил-76». Или хотя бы «ЛиС». Сидеть пришлось на откидных сиденьях. А восьмерым в крыльях, согнувшись в три погибели. Хорошо, лететь не долго. Я плюнул на всё и стоял за спиной у пилотов. В три часа ровно самолёт начал разбег, и в три двадцать пять мы прыгнули с двух тысяч метров. Пока я, последним, выбирался на крыло, остальные были уже в воздухе. Парашюты были на принудительном раскрытии, и купола уже белели в небе. Прыжок. Поток воздуха в лицо. И ощущение полёта. Ненормальный кайф! Как же я по всему этому соскучился.
Когда я приземлился и собрал парашют, все уже добрались до условленного места. Примерно одного роста и возраста, за небольшими исключениями, в одинаковых серо-стальных комбинезонах и шлемах. Это была семья. Здесь и сейчас мы были одним целым, и не важно, кто командир, а кто подчинённый. Братья по оружию. Эти несколько минут, пока я подходил к ним, сплотили нас больше, чем прошедшие недели.
На следующий день мы прыгали трижды. С километра, двух и трёх. Тренировались садиться как можно скученней. Некоторую сложность создавали постоянно убывающие самолёты покидающего нас полка. Наши экипажи страдали, но молча. Авось через пару дней пройдёт. За эти два дня я видел Натали один раз. И то на пару минут. Успел сказать, что соскучился, и спросить, как звали её деда с материнской стороны. На всякий случай.
22 мая народ был в шоке. Про указы и постановления партии и правительства говорили везде. И больше всех наш комиссар. Он-то был готов. Услышав его разъяснения для офицеров батальона, первый секретарь Егоров выдрал его у меня буквально с боем. И теперь он читал свой доклад во всех организациях города. До хрипоты. Только я сразу предупредил, что у обкома есть один день. Завтра комиссар вернётся на службу.
И только в лётном полку всем было не до того. Они вывозили со складов всё, не глядя. Каждый час улетал ещё самолёт. Или несколько самолётов. Территория пустела, зато количество пацанов, шныряющих по полку, возросло до предела. И тащили они, что твои сороки, всё, что плохо лежит. Шлемы, очки, краги, инструмент, полётные комбинезоны, карты – всё. Командиру полка было не до того, а я был уверен, что прячут они это богатство до тех времён, когда снова заработает аэроклуб.
А вечером этого дня вернулся Пушкин. Вы слышали про закон всемирного тяготения? Ну, там, Ньютон, яблоко и прочее? Так вот, на Пушкина он не действовал. Он летал без всяких крыльев. Ему разрешили строить командирский, точнее, офицерский, городок, выделили средства, даже дали людей. Тех, из лагеря. Пока шёл пересмотр дел, политических стали направлять на работы без конвоя. Утром привозили на участок и уезжали. Люди, оставшись без охраны, работали как звери. Наши комсомольцы ударных строек таким темпам могли бы только позавидовать.
К 26-му числу три сотни человек разровняли требуемый участок и приступили к рытью траншей и котлованов под фундаменты и коммуникации. Я ещё раньше кинул Пушкину идею прокладывать ещё и телефонные коммуникации. Городок-то военный, связь нужна будет всем. Подхватил, раскрутил и выложил серией готовых планов и схем. Одно слово – гений.
