– Исполняющий обязанности командира 301-й бригады подполковник Доценко. Мы принимаем ваши извинения и рады, что всё прояснилось. У нас есть полевой госпиталь, и если вашему раненому нужна срочная помощь, мы готовы её оказать. Кстати, кто он?
Дитрих колебался несколько мгновений, потом, видимо, вспомнив выходы в эфир разведки, сказал:
– Генерал Манштейн. Благодарю, у нас есть свои врачи.
Ну, ни фига себе! Сам Манштейн? Вот это дали перцу фашисту. Кому рассказать – не поверят. Причём явно случайно, скорее всего, во время отражения атаки мотоциклистов на батарею, шальной пулей. Всё-таки 12-мм – это не хухры-мухры. Однако Дитрих заметил мою реакцию, надо что-то говорить.
– Генерал Эрих фон Манштейн?
– Да. Вы его знаете?
– Я много о нём слышал. Он один из лучших теоретиков военной науки. Мне будет жаль, если с ним что-то случится. Не хочу вас задерживать, только подпишите взаимный отказ от претензий.
Старший лейтенант протянул папку с двумя экземплярами отказа на русском и немецком языках и вечное перо. Обергруппенфюрер прочитал и подписал. Лицо у него было как маска. Гауптман так держать лицо ещё не умел, и на нём было ясно написано, что именно он с нами сделает при следующей встрече. А пока я отдал честь, Дитрих вскинул руку в нацистском приветствии, и мы разошлись. Напоследок блондинчик бросил такой взгляд на моего переводчика, что до меня дошло.
Его бесила не только и не столько унизительная позиция в этом деле, сколько явно «семитская» внешность моего командира взвода связи. Я даже улыбнулся. С взводом связи была вообще смешная история. Во взвод, уже после прибытия всего батальона, пришёл сержант-связист. Еврей. Представляется он своему командиру взвода, а у того во взгляде вся скорбь еврейского народа. Дело было вечером, освещение так себе, и рассмотреть своего командира сержант не мог. Однако скептицизм во взгляде поймал и ощетинился.
– Товарищ лейтенант, вам что-то не нравится?
– Да, сержант, мне не нравится твоя национальность.
Сержанта аж подкинуло, чуть не в драку, только военная дисциплина удержала. А лейтенант продолжает:
– Успокойтесь, сержант. Моя национальность мне тоже не нравится.
Короче, во всём взводе связи был один не еврей – командир отделения телефонистов. И тут на его место присылают ещё одного еврея. Лейтёха жаловался, что его скоро обвинят в создании ячейки «Бунд» в армии. Хотя причина, на мой взгляд, была простая. Точнее, их было несколько. Наиболее образованные и технически подкованные кадры в стране – евреи. Чисто по привычке использовать голову по назначению. Идиш родственен немецкому, и лучшие знатоки немецкого среди молодёжи – евреи. Что ценно при работе со связью, особенно в тылу врага. И, наконец, еврейская внешность не в большом почёте у противника, а значит, можно меньше опасаться «засланных казачков». Вот так-то. А мы пока пришли в своё расположение. Серёга, который оставался за меня, протянул мне бинокль.
– Уходят!
– Уходят, капитан.
Правда, уходят. Даже не верится. Ладно.
– Майор Оболенский.
– Я.
– Выпустите листовку о бое с немцами. Особенно отметить разведчиков и артиллеристов. Кстати, может, вы знаете, есть какой-нибудь типографский станочек, подходящий для таких целей? Можно было бы попробовать достать и печатать боевые листки, а может, и газету бригады?
Оболенский обещал узнать о станке, а пока отправился писать листовку от руки. А я смотрел на уходящих немцев. Мой первый бой закончился, и закончился удачно. У нас потерь – десяток раненых, причём большинство легко, можно сказать, царапины. Только двоих достало серьёзно, одного в плечо, перебив кость, второго в грудь. Оба будут живы и, скорее всего, вернутся в батальон после излечения.
У немцев несколько десятков трупов, ещё больше раненых, четыре сгоревших бронетранспортёра и десяток подбитых мотоциклов, которые они даже не стали забирать, торопились очень. И Манштейн. Если сдохнет – это подарок судьбы. Он ведь действительно один из самых лучших гитлеровских полководцев. А ещё его смерть косвенно ударит по Дитриху, а он как-никак любимец Гитлера, бывший командир его личной охраны. Короче, немецкий Власик. В общем, всё суперздорово, аж страшно становится. Как при потере девственности. Типа, всё красиво, напоили шампанским, красивый номер, кровать в розах, уже уложили и даже уже раздели, а вот дальше что?
6
Части 37-го стрелкового корпуса подошли к Болграду только 31 июля. К этому времени немецкие части отошли с территории Бессарабии и Западной Буковины. По данным службы внешней разведки, они обещали румынам скорый возврат этих земель. Оставшись без поддержки, румынские войска почти полностью прекратили сопротивление, лишь иногда огрызаясь. Красная армия повсеместно вышла к линии новой границы по рекам Прут и Дунай.
Хотя цель операции Южного фронта была достигнута, Сталин был недоволен. Слишком большими были потери, слишком слабой организация. Плохо были согласованы действия разных родов войск, ещё хуже действовали тыловые службы. Верховный был взбешен, старшие офицеры и командиры нервничали. Но полетели погоны, не головы. Множество командиров выперли из армии, ещё больше понизили в должности.
Причём дело было не в званиях. Одним из тяжёлых гаубичных полков 12-й армии командовал вчерашний младший лейтенант, который за неделю стал майором. Просто тридцатилетний командир батареи во время боя послал на хрен полностью потерявших голову командиров и принял командование на себя. И не просто принял, но действовал на редкость грамотно и удачно. Ну и почему не присвоить ему майора?
Или не выпереть на пенсию генерала, бывшего комкора с опытом гражданской войны, который попытался бросить кавалерию против позиции, прикрытой дзотами и опутанной колючей проволокой в три ряда? Скольких он бы положил, если бы случайно приехавший представитель Ставки не остановил атаку за три минуты до её начала? Причём приказа взять укрепление, как говорится, «любой ценой» не было. Просто тупость плюс инициатива. Было от чего прийти в расстройство.
А мы стали гвардейцами, да ещё получили почётное наименование. 1-я гвардейская воздушно-десантная Болградская бригада. Ещё у нас было больше всего награждённых. Даже Герой Советского Союза. Старший лейтенант, теперь уже капитан Мамочкин. Он, когда сел в Тыргу-Фрумосе, понял, что взлететь не удастся. Истребители румын просто не давали. Снял с самолётов пулемётные установки и организовал оборону всех машин, своих и чужих. Дважды вступал в бой с румынскими частями, но самолёты спас, хотя и был ранен осколком в голову.
Батя получил орден Боевого Красного Знамени за спасение самолёта и доклад о противнике. А я получил орден Ленина за взятие Болграда и его защиту. Наградили орденами и медалями разведчиков, артиллеристов и пулемётчиков. Вообще, если подумать, без наград остались разве что повара и медики. Ну, ещё водители без машин, которые охраняли штаб. Но вот обид, характерных для послевоенного времени, типа «почему меня обошли, это какие-то гады из зависти», не было. Все радовались и победе, и наградам друзей.
