– Есть ли среди захваченных документов приказы ОКВ (объединённое командование вермахта) и ОКХ (объединенное командование сухопутных сил) следующие: «Об установлении оккупационного режима на подлежащей захвату территории Советского Союза», «О военной подсудности в районе «Барбаросса», «Об особых полномочиях войск, об обращении с политическими комиссарами»?
Я говорил так же сухо, как и фриц, майор, не знающий, о чём речь, тоже. И Сивушкина здорово удивило, почему сухо-спокойно-вальяжный генерал вдруг съёжился, стал заикаться и вроде бы стал ниже ростом. Никто из ребят в этом времени ещё не знал, а надеюсь, и никогда не узнает, о чём шла речь. Но я-то помню: «…Мы должны отказаться от понятия солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и не будет товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьём врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность…». И дальше: «…Мы обязаны истребить население – это входит в нашу миссию охраны германской нации. Я имею право уничтожить миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как черви…»
Съёжившегося генерала и его штабных посадили в машины, а кому не хватило места, на броню, и двинулись назад, к Остроленке. Едва оказавшись один на один с майором, ну в смысле внутри своей БМДшки, я потребовал подробного рассказа о прошедшем бое.
– Колонна сводного танкового батальона под моим командованием… – начал докладывать Сивушкин.
Но я прервал его почти сразу.
– Игорь Васильевич, ты не докладывай. Просто расскажи, своими словами.
Майор глянул на меня, выражение глаз изменилось, меняя и выражение лица. Вместо служаки начал проявляться обычный человек, которого знали жёны комсостава по редким встречам у кого-нибудь в гостях.
– Мы решили, что немцы попытаются выйти к мосту по дороге на Дзбенин. Туда колонна батальона и шла полным ходом. Но фриц пошёл на Старовец, так что встретились мы на марше. Но всё равно мы их обнаружили первыми и стали перестраиваться в боевой порядок с ходу. Я уже собирался дать команду на открытие огня, а потом заметил легковые машины. Сразу же видно, генеральские. И замешкался. Моя вина, из-за этого немцы первыми залп дали.
Машины наши, конечно, хороши, но против танка… Один залп, и двух моих экипажей нет. Кричу: «По танкам противника, подкалиберным!» Дали залп. Одного угомонили сразу, аж башня отлетела. Второй ещё пытался огрызаться, но боялся из автобуса вылезать. Поняли гады, что мы по легковым и автобусу не стреляем. А из грузовиков и «Ганомагов» пехота посыпалась. Всё пытались поближе подойти и гранатами закидать. Знаешь, Георгий Валентиныч, в следующий раз надо пехоту с собой брать. Ведь почти вплотную смогли подойти. Опытные. И форма у них другая, заметили?
Ну, в общем, тут третий батальон подоспел. Пехоту отсёк. Начали мы маневрировать чуток свободней. Но уже видимость была хуже некуда. Танк дымит, два их «Ганомага» подожжённых чадят, пыль столбом. Но этот панцер мы достали. Он тоже дымку прибавил в общую, так сказать, картину. Ну и расслабились маленько. Стоим себе, пехоту огнём с места поддерживаем. Уже и генералов этих пехота повязала, так что просто зачищаем, как вы говорите, местность.
И тут из всего этого бедлама выползает какая-то каракатица. И как даст вдоль всего ряда машин. Хорошо хоть они и сами наугад стреляли, тоже почти ничего не видели. Попали только по одной БМД. Пули у неё броню, как фанерную, – насквозь прошивают. Механику ничего, а командира насмерть. Бандуру эту тут же из десятка стволов накрыли. Слабенькая оказалась, вон, был танк, а осталась куча железа.
– Не танк, Игорь Васильевич. Повезло тебе познакомиться с немецкой самоходной зенитной установкой. «Флакпанцер» называется. Ходовая от старой танкетки, а вместо башни открытая площадка с 20-мм зениткой «Флак-38». Редкая, между прочим, штука.
Пока говорили, въехали в город. Рассвело. На улицах появились люди, хотя и немного. Полк готовился выступать. Но вот Генрих Гот, гадский папа, похерил все планы. И его, и его офицеров, и захваченные документы надо было срочно передавать в Ставку. Как-никак оперативные планы немецкого командования. Свеженькие, можно сказать, с пылу с жару. Пришлось-таки нарушить приказ об ограничении связи. Мы передали сообщение и мгновенно, если учитывать обстоятельства, получили приказ. Менее чем через час.
Оборудовать посадочную полосу и ждать самолёт. За два часа полосу оборудовали. Поляки показали подходящее место, помогли инвентарём. Это было неожиданно, а потому приятно. Конечно, поляки не полюбили нас горячей братской любовью, но понять, кто такие немцы и как они к ним относятся, успели. И сделали вывод, что с нами надо дружить. Как минимум пока.
Самолёты появились ещё через час. Три «ЛиСа» в сопровождении нескольких десятков истребителей. Прилетел, конечно, Батя. Не знаю, когда и как он успел, но прибыл он не порожняком. Машины были загружены под завязку боеприпасами к орудиям БМДшек, ремкомплектами для них же и медикаментами. В двух словах передал новости. Всё отлично.
В два самолёта загрузили фрицев, третий оказался медицинский. Его Батя привёл по-партизански, без разрешения. Знал, что наверняка есть раненые, и пока есть возможность, надо их забрать. Вообще-то, по законам военного времени за такие дела можно попасть под трибунал, но он рискнул. И сказать нечего. Только крепко пожать руку боевому товарищу. На разгрузку-загрузку ушло сорок минут, и самолёты взлетели. И едва они взлетели, полк тронулся.
Перешли на западный берег и двинулись по главной магистрали воеводства. После долгих размышлений мосты через Нарев, и обычный, и железнодорожный, решили не рвать. Да, для нас это не слишком хорошо, оставлять врагу шанс на быстрое преследование. Но, с другой стороны, нашим войскам они тоже пригодятся. А потому наши сапёры разминировали мосты самым тщательным образом. Одновременно самым тщательным образом имитируя минирование.
Мы так подумали, что немцы не станут проверять особо тщательно. Убедятся, что их система в сохранности, ящики опечатаны, решат, что «иваны» просто не поняли, что к чему, или не успели использовать, и оставят всё как есть. А в решающий момент, когда ничего не сработает, будет поздно. Особенно тем, кто повернёт ручку взрывной машинки. Этим ребята личный подарок оставили. Вот немцы удивляться будут. По дороге в ад.
Колонна полка вытянулась по дороге. Уже не было ощущения, что мы на параде. Машины покрыты пылью. Сидящие на броне бойцы тоже. Кое-где даже бинты мелькают. Люди, побывавшие в первом бою. Впервые видевшие смерть в лицо. Впервые убившие врага и потерявшие друзей. Уже не мальчики в военной форме. Уже солдаты. О чём они думают сейчас, сидя в рычащем десантном отсеке или на броне? Я не знаю. Зато я знаю, что они победили. И о чём бы они ни думали, они гордятся победой. И никогда не узнают той пустоты, с которой устало отходили на восток или понуро брели в плен их сверстники в моём прошлом.
Моя машина влилась в колонну. Чёрт меня подери, ведь прошёл всего один день операции, а уже столько всего. Вопросов в первую очередь. Например, что делал в Остроленке генерал-полковник Гот? Он же должен быть в районе Сувалковского выступа? Именно там находятся его 39-й и 57-й механизированные и 5-й и 6-й армейские корпуса. Именно оттуда они нанесли удар 22 июня в направлении Гродно. Без особого, впрочем, успеха. Как и все остальные. Так что делал их командующий в Остроленке, в нескольких сотнях километров от своих солдат?
