– Туда! – задыхаясь, крикнул ван Брандт, махнув рукой в один из них.
Но тут сзади долетел слабый крик.
– Стойте! – Реджинальд обернулся.
Вивиан здесь. Слава богу! Да и все вроде на месте. Растерянное лицо одного из негров… Стоп! Где второй?!
Второго не было. Пропал. Поль.
Краткий расспрос выявил, что Пьер мчался предпоследним, Поль последним, и вот Пьер услышал, как он отчаянно вскрикнул. Обернулся – никого. Поль исчез.
Реджинальд с горечью подумал, что защитный зонт – с прорехами. Обвел взглядом товарищей – у многих был такой вид, будто они не решаются сказать то, что на уме. Решился Йенсен.
– Оно… забирает нас по одному. – И…
И умолк.
– Что «и»? – раздраженно повысил голос Симпкинс. – И кто «оно»?
– И следует, что будет еще забирать. А «оно» – да, ошибка. Надо сказать иначе. «Она». Смерть.
И биолог сумел рассмеяться так, что холод прошелся по спинам:
– О, я сделал пророчество. Не знал и сделал. И вот мы здесь! На грани.
Это было произнесено с восхитительным спокойствием, но никого не восхитило.
– Бог с вами, Торлейф! – вскричал Реджинальд. – Ну что за дичь?! Успокойтесь…
– Нет, я спокоен, – резонно возразил норвежец. – Да. Но нужно смотреть в глаза истине, так?.. Вот и не станем прятать глаза. Вот, – он размашисто повел рукой, – смотрите!
Все послушно оглянулись. Они были в круглом широком, но несуразно низком зале.
– Вот, – повторил Йенсен. – Вы разве не поняли? Вы поняли, но не хотите признать. Что это? Это есть царство смерти. Ее владения. Ну или между жизнью и погибелью. Полутень. Полусмерть. Серая полоса, да?.. Этот дом, что меняет лица, он меняет их потому, что мы смотрим на него. Он ждет нас. Мы разные здесь, и он может быть разный. Но это всегда вход в царство Плутона, сейчас я это хорошо вижу…
Реджинальд испытал чувство каких-то стальных тисков изнутри. В словах норвежца было то безжалостное, что он старательно гнал от себя, но не мог прогнать. Нечто странно схожее с той старой русской повестью о нечисти, вторгающейся в мир.
Это болезненно задело, он не нашел контрдоводов, но понял, что депрессивную рефлексию надо пресечь. Чем резче, тем лучше. Но то же самое вмиг просек Симпкинс.
– Да тьфу на тебя! – возопил он. – Чего понес?! Плутон, Нептун, Сатурн! Тьфу! Вот уж и вправду горе от ума!.. Куда, ты говоришь, надо? – повернулся он к ван Брандту.
Но тот пожал плечами. Куда? Да теперь уж неизвестно куда.
Это увидели и поняли все. Лучи-выходы за время диспута поменяли расположение. И вход – откуда экспедиция вбежала сюда – исчез, и намека не было. Все переменилось властью чуждой силы.
Лишь сейчас Реджинальд по-настоящему пережил, что это такое: живое враждебное пространство. Не понял, не осмыслил, но пережил, до дрожи, пробежавшей по телу.
– Ну и черт с ним! – воскликнул Слейтон. – Будем стоять – точно конец! Вперед!
И бросился в ближайший коридор.
Должно быть, была своя мудрость в этом отсутствии логики. В полутьме тоннеля далеко впереди вновь шмыгнула неуловимая тень.
– Ага! Вон он! За ним!..
Сомнения, страхи – как ветром сдуло. В свирепом задоре вся команда понеслась, как поезд-экспресс.
Реджинальд вновь ощутил единство всех – до восторга, до закипания крови. Все вместе!
Команда! Одно целое!..
Ну, почти одно. Какие-то прорехи были, Реджинальд их явно чувствовал. Были. И эта одна сущность на всех, она только рождалась, была еще робкая, рыхлая, непрочная… Но была! Была, черт возьми!..
Тоннель стал расширяться, его узость стремительно превращалась в невообразимо огромное помещение вроде заводского цеха, из которого зачем-то вынесли все оборудование. Шаги, дыхание и голоса здесь отдавались необычайно гулко, стоял сумрак, даль и высота терялись в нем как в тумане, а откуда шел свет?.. Да кто ж его знает, откуда. Впрочем, никто этой загадкой не задался.
– Дьявольщина! – выругался Симпкинс. – Дом-оборотень, чтоб ему!..
«Царство Плутона», – мысленно усмехнулся Гатлинг.
– Назад пути нет, – хрипло проговорил Слейтон. – Только вперед!
Он казался приподнято-взбудораженным, глаза блестели, бородища топорщилась – сразу видно, человек в своей стихии, ему ни Плутон, ни оборотни нипочем.
Реджинальд успел мельком так подумать и даже позавидовать неугомонному авантюристу, как в сумерках послышалось неясное шуршание.
* * *
И тут же истошно завопил что-то Пьер, а Ванденберг зло на него гавкнул.
– Чего он там? – сдвинул брови Гринвуд.
– А ну его! Змеи, орет. Дурак!
– Змеи? – почему-то удивился Коллинз.
Шуршание делалось громче, усиливая общий эффект бредовости происходящего. Реджинальд с тревогой почувствовал, как новорожденное единое существо начинает давать сбои, растекаться киселем…
Здесь оказалось, что не только пространство причудливо-изменчиво, но и время. Тот временной провал, что мимолетно ощутился Гатлингом в Долине, повторился с куда большим эффектом. Только что – никого в громадном помещении, одно зловещее шуршание, и вдруг вокруг сонм нечисти.
Люди увидели себя окруженными бредовыми созданиями, порождением больных кошмаров: человекообразные существа, темные и безмолвные, и какие-то безликие, безглазые, невозможно было понять, есть ли у них глаза и лица. Вроде и было это, но менялось, как текучие, призрачные маски… а может, с памятью человеческой здесь что-то происходило, она из цельной превращалась в дискретную, забывая, что было секунду назад, и внезапно угадывая что-то из будущего… Словом, нашествие призраков погружало людей в дурную полуобморочную облачность, Реджинальд отчетливо понял это и с усилием включил нормальный режим работы мозга: думай, инженер! Думай!..
Не один Реджинальд включился. Бешеный Кейруш свирепо заорал, сбросил с плеча автомат и от души всадил длинную очередь в толпу нежити, не боясь промазать – тут захочешь, не промажешь.
Но как в пустоту. Безликие лишь равнодушно колыхнулись, пули пролетали сквозь них как сквозь огромный холодец, не разрушая их.
При этом они придвигались, сжимали кольцо. Странно – в движеньях этих существ была пугающая, нечеловеческая грация, и Реджинальд ни к селу ни к городу подумал, что Пьер-то дикарским чутьем уловил змеиную в чем-то суть нежити…
– Стой! – не своим голосом вдруг заорал Бродманн. – Генрих! Стой, куда!..
Шеффлер, как видно, рехнувшись от увиденного, ринулся в толпу безликих – и сразу увяз в ней. Все увидели, как магистр со злобой хватал призраков, с неистовой силой рвал их: именно рвал, вцеплялся в плоть призраков, дергал – и податливые тела разрывались с неестественной легкостью, теряли форму, распадались, растекались и желеобразной массой оседали наземь.
