Бенгт Янгфельдт:
«Эту неудачу Маяковский попытался компенсировать за игорным столом, но ему не везло. Он так проигрался в рулетку, что пришлось добираться до Парижа автостопом. "Он великолепно играл во все игры, – вспоминала Татьяна, – но там были люди, которые играли лучше него"».
Ещё на одну примечательную деталь обратил внимание Аркадий Ваксберг:
«В отличие от всех прежних поездок Маяковского, эта практически не отражена в его переписке с Лилей. Переписки попросту не было… За всё время их совместной жизни и любви подобного отчуждения не наблюдалось ни разу».
Может возникнуть и такой вопрос: а не являлась ли неотправка валюты в Париж ещё и своеобразной местью Лили Юрьевны за публичные насмешки над Осипом Максимовичем в пьесе «Клоп»? Наверняка между нею и Маяковским произошёл разговор (возможно, и не один), в котором от Владимира Владимировича были потребованы объяснения. И вряд ли ему удалось оправдаться.
В Париже не только следили за каждым шагом Маяковского, ему, вполне возможно, читали нотации – особенно когда он вернулся из очередной воскресной отлучки без денег. Отчитали его, надо полагать, основательно. Эта неожиданная «взбучка», видимо, очень оскорбила поэта, не привыкшего к тому, чтобы с ним обращались как с рядовым проштрафившемся клерком.
Денег, правда, ему всё-таки дали, пополнили кошелёк, но обиделся Владимир Владимирович, вне всяких сомнений, очень крепко. И решил разом поправить дело – хотя бы в материальном отношении освободиться от зависимости от резидентуры ОГПУ. Для этого в двадцатых числах марта 1929 года он отправился на юг Франции.
Азартный игрок
Перед отъездом из Парижа Маяковский написал Лили Брик:
«Тоскую.
Завтра еду в Ниццу – на сколько хватит. А хватит, очевидно, на самую капельку».
О поездке на юг Франции будет написано стихотворение «Монте-Карло», которое потом напечатает журнал «Огонёк»:
«Мир / в тишине / с головы до пят.
Море – / не запятница.
Спят люди. / Лошади спят.
Спит – / Ницца».
О том, зачем Маяковский поехал в эти края, Янгфельдт написал, что поэт…
«… преследовал две цели: с одной стороны он хотел попытать счастья в казино Монте-Карло, а с другой – встретиться с американскими подругами».
Вот стихотворные строчки о казино:
«Шарик / скачет по рулетке,
руки / сыпят / франки в клетки,
трутся / карты / лист о лист.
Вздув / карман / кредиток толщью
– хоть бери / его / наощупь! —
вот он – / капиталист».
Капиталистам в Монте-Карло везло. А Маяковскому?
Бенгт Янгфельдт:
«Его ждала двойная неудача».
Первая неудача заключалась в том, что в Ницце он не встретил Элли Джонс с трёхлетней Патрицией. Почему?
Аркадий Ваксберг:
«… как раз в эти дни они почему-то уехали в Милан».
Бенгт Янгфельдт:
«… они уже месяц жили у подруги в Милане».
Как же так? Добираться в Европу из-за океана и не встретиться! Вновь случайное стечение обстоятельств?
Ваксберг предположил, что на подобное «стечение» Маяковский и рассчитывал:
«А может быть, эту "случайность" он сам и подготовил? Заведомо не имевший никакого продолжения, обречённый на безвыходность "роман" ещё в большей степени обременял Маяковского, метавшегося (в мыслях и чувствах) между Москвой и Парижем, между "Лиликом" и "Таником", между разумом и сердцем».
Но вряд ли Маяковский в тот момент «метался» – Лубянка цепко держала его на привязи.
А Элли Джонс с дочерью приехали на юг Франции лишь в начале апреля, когда Маяковский уже вернулся в Париж – разминулись всего не несколько дней. Свидеться им было уже не суждено. И в Ниццу поэт ездил, скорее всего, по каким-то гепеушным делам.
Что же касается казино (неудача вторая), то Янгфельдт пишет:
«В Монте-Карло Маяковский проиграл свои последние франки, и, голодный, был вынужден взять взаймы у Юрия Анненкова, который уже несколько лет жил во Франции, и с которым он случайно встретился в Ницце».
Слово «случайно» выделено нами. Потому что и Аркадий Ваксберг пишет о встрече Маяковского с Анненковым примерно такими же словами (включая вновь выделенное нами слово «случайно»):
«В те два или три дня, которые Маяковский понапрасну провёл в Ницце, с ним случайно повстречался известный русский художник-эмигрант Юрий Анненков. <…> Впоследствии Анненков описал эту встречу в своих мемуарах».
Но сначала о том, как описал то весеннее утро и игроков в рулетку сам Маяковский:
«Запрут / под утро / азартный зуд,
вылезут / и поползут.
Завидев / утра полосу,
они поползут, / и я поползу».
А теперь описание того же утра из книги Ю.П.Анненкова «Дневник моих встреч»:
«В последний раз я встретил Маяковского в Ницце, в 1929 году. Падали сумерки. Я спускался по старой улочке, которая скользила к морю. Навстречу поднимался знакомый силуэт. Я не успел ещё раскрыть рот, чтобы поздороваться, как Маяковский крикнул:
– Тысячи франков у тебя нету?
Мы подошли друг к другу. Маяковский мне объяснил, что он возвращается из Монте-Карло, где в казино проиграл всё до последнего сантима.
– Ужасно негостеприимная странишка! – заключил он».
Два биографа Маяковского (скорее всего, не сговариваясь) назвали присутствие Юрия Анненкова в Ницце в тот момент, когда там находился проигравшийся поэт, случайным. Но какая странная эта случайность!
Месяц март – отнюдь не пляжный сезон. Что там было делать русскому эмигранту-художнику? И как вообще Анненков оказался в Ницце в то же самое время, когда там находился Маяковский?
Ответ на эти вопросы напрашивается сам собой – в виде вопроса: а не оказывал ли услуги Лубянке и Юрий Анненков, осуществляя во Франции тайный надзор за советскими гражданами? Не входила ли и слежка за поэтом Маяковским в круг его обязанностей?
Это предположение – не плод разыгравшейся фантазии. Ведь доподлинно известно, что Анненков поехал в Париж в 1924 году как художник-оформитель на открывавшуюся там советскую выставку. Как все уезжавшие из СССР советские граждане в обмен на получение заграничного паспорта он должен был дать подписку о своём согласии сотрудничать с Лубянкой, то есть информировать её обо всём (и обо всех). Без такого «согласия» его просто не выпустили бы из страны. Так что художник Юрий Анненков вполне мог быть информатором ОГПУ.
