– А, да, да… Сейчас позову кого-нибудь из хозяев, они всех тут знают. Садитесь, пейте чай…
Он наливает мне чашку, пододвигает хлеб, масло, варенье – но всё это делается машинально. По лицу его бродит улыбка, он рассеян, и, выполнив свои хозяйские обязанности, он снова садится рядом с Наташей.
И тотчас же забывает обо мне…
Такой красавицы я ещё не видела. Она высокая, крупная, с гордо посаженной головкой. От неё исходит какое-то сияние, сияют ямочки на щеках, белозубая, румяная улыбка, серые глаза. На ней белая полотняная блуза с матросским воротничком, русые волосы повязаны красной косынкой. Этакая Юнона в комсомольском обличии.
– Красивая? – спрашивает Маяковский, заметивший мой взгляд.
Я молча киваю.
Девушка вспыхивает и делается ещё красивее…
Сначала мне немного неловко, но потом я понимаю, что не мешаю им, так они поглощены друг другом…
Изредка он коротко спрашивает её о чём-нибудь, она односложно отвечает… Папироса в углу его рта перестаёт дымиться, он не замечает этого и сидит с потухшей папиросой…
Покрытые лёгким загаром девичьи руки спокойно сложены на столе. Они нежные и сильные – и добрая, большая, более светлая рука прижимает её ладонь к своей щеке.
… по-моему, они даже не заметили, что я ушла».
А Наталья Брюханенко вспомнила ещё и о походе в лес за грибами:
«Маяковский ходил по лесу очень сосредоточенно, ни о чём не разговаривая. Изредка останавливался и тростью ковырял листья и землю… Мне было странно смотреть, как такой огромный дядя, да ещё “сам Маяковский”, наклоняется за каким-нибудь маленьким грибком или так простодушно радуется, когда найдёт особенно хороший белый гриб».
В тот момент вышел пятый том собрания сочинений Маяковского (его выпустили первым). Одну книжку Владимир Владимирович подарил Льву Кулешову с надписью и рисунком. Кулешов потом вспоминал:
«… поэт нарисовал летящую птичку, держащую в клюве книгу с цифрой "V", и написал:
"Льву Владимрычу.
Иссяк… и строчки никак не выворочу"».
Но, даря этот же пятый том своей «красивой девушке», Маяковский слова нашёл:
«НАТАЛОЧКЕ АЛЕКСАНДРОВНЕ
Гулять / встречаться / есть и пить
давай / держась минуты сказанной.
Друг друга / можно не любить
но аккуратным быть / обязаны».
Вручив книгу Наташе, Владимир Владимирович показал ей своё рукописное посвящение и, как пишет Наталия Александровна…
«… заставил меня подписаться:
"Согласна
Н. Брюханенко
11 / VII – 27."»
22 июля Луначарский вручил Маяковскому очередное «командировочное удостоверение»:
«Предъявитель сего поэт Владимир Маяковский отправляется для чтения лекций в города Сталино, Харьков, Луганск, Артёмовск, Симферополь, Ялта, Новороссийск, Баку, Батум, Тифлис, Кутаис. Наркомпрос просит оказывать тов. Маяковскому полное содействие в его поездке и работе».
И 24 июля поэт отправился в это турне.
Павел Лавут:
«Ещё до отъезда на юг Маяковский как-то спросил меня:
– Вы не будете возражать против того, чтобы я вставил вас в поэму?
– Каким образом я туда попаду?
– Помните ваш рассказ о бегстве Врангеля? Не зря я вас тогда мучил. Начало готово такое:
“Мне рассказывал тихий еврей
Павел Ильич Лавут…”».
У Лавута возражений не было.
Арест и «читка»
О выступлении Маяковского в столице Украины – Павел Лавут:
«В Харькове он встретил С.Кирсанова и пригласил его выступить в тот же день вместе с ним. Он уговорил Кирсанова продолжать совместную работу и в Донбассе и снова в Харькове – на обратном пути».
А в Тифлисе в это время Лев Кулешов и Лили Брик готовились к съёмкам фильма «Паровоз Б 1000». И вдруг…
В воспоминаниях Льва Кулешова об этом сказано так:
«… неожиданно меня арестовали (не по политическим причинам).
В чём меня обвиняли? В том, что я – самозванец и выдаю себя за "известного Кулешова"».
Напомним, что председателем ГПУ при Совнаркоме Грузинской ССР был тогда недавно назначенный на этот пост Лаврентий Павлович Берия. Так что вся история с арестом Кулешова проходила под непосредственном руководством гепеушного шефа и его ближайшего помощника Всеволода Меркулова.
Лев Кулешов:
«Разумеется, это трагикомическое недоразумение быстро разъяснилось, но всё-таки за решёткой я просидел пять дней.
Продолжать в Тбилиси постановку фильма нам сразу расхотелось. И мы начали немедленно собираться в Москву.
Нас любезно и предупредительно провожали, устроили товарный вагон для моего мотоцикла с коляской, посадили нас с Хохловой в отдельное купе международного вагона и даже преподнесли цветы».
Организовал проводы Кулешова Всеволод Меркулов, который крепко подружился с бывшим подследственным. Что же касается посадки Кулешова и Хохловой в международный вагон, то тут режиссёр явно лукавит – ведь в «отдельное купе» его посадили не «с Хохловой», а с Лили Юрьевной Брик.
Вся эта загадочная история невольно наталкивает на мысль о том, а не на Лубянке ли была задумана «любовь» Лили Брик и Льва Кулешова? Ведь в ОГПУ, видимо, очень хотели, чтобы талантливый кинорежиссёр стал гепеушным осведомителем. Но своенравный Кулешов, надо полагать, никак на это не соглашался. И тогда к делу подключили проверенного агента – Лили Юрьевну Брик. Инцидент в Тифлисе тоже, скорее всего, входил в гепеушный сценарий: гордому режиссёру хотели показать разницу между «нашими» (с теми, кто сотрудничает с органами) и «ненашими» (с теми, кто сотрудничать отказывается). Вот его и посадили за решётку.
Как бы там ни было, но Лили Брик потом написала (весьма неточно указав даты событий – вероятно, запамятовала):
«20 июля 1927 года, перед моим отъездом с Кавказа в Москву, я получила от Маяковского телеграмму: "Понедельник 15-го читаю лекцию Харькове твой поезд будет Харькове понедельник 12.30 ночи встречу вокзале".
Мы не виделись почти месяц, и, когда ночью в Харькове я увидела его на платформе, и он сказал: "Ну, чего ты едешь в Москву? Оставайся на денёк в Харькове, я тебе новые стихи прочту", – мы еле успели вытащить чемодан в окно вагона, и я осталась. Как Маяковский обрадовался! Он больше всего на свете любил внезапные проявления чувства».
