Лев Кулешов поехал в Москву один (вместе со своим мотоциклом с коляской). А его недавнюю спутницу Маяковский повёз в харьковскую гостиницу.
Лили Брик:
«Помню в гостинице традиционный графин воды и стакан на столике, за который мы сели, и он тут же, ночью, прочёл мне только что законченные 13-ю и 14-ю главы поэмы "Хорошо!"»
Тринадцатая глава начиналась с описания комнаты, в которой поселились переехавшие в Москву из Петрограда Брики и Маяковский:
«Двенадцать / квадратных метров жилья.
Четверо / в помещении —
Лиля, / Ося, / я
и собака / Щеник».
Далее следовал рассказ о той жутко холодной поре:
«Я / много / в тёплых странах плутал.
Но только / в этой зиме
понятной / стала / мне / теплота
любовей, / дружб / и семей».
Заканчивалась глава признанием:
«Землю, / где воздух, / как сладкий морс,
бросишь / и мчишь, колеся, —
но землю, / с которою / вместе мёрз,
вовек / разлюбить нельзя».
Четырнадцатая глава рассказывала о голоде:
«Не домой, / не на суп,
а к любимой / в гости
две / морковинки / несу
за зелёный хвостик.
Я / много дарил / конфет да букетов,
но больше / всех / дорогих даров
я помню / морковь драгоценную эту
и пол-/полена / берёзовых дров».
Затем шло ещё одно признание поэта:
«Если / я / чего написал,
если / чего / сказал —
тому виной / глаза-небеса,
любимой / моей / глаза».
Завершалась глава признанием-выводом:
«Можно / забыть, / где и когда
пузы растил / и зобы,
но землю, / в которой / вдвоём голодал, —
нельзя / никогда / забыть».
Эту читку двух глав поэмы можно считать своеобразным объяснением в любви, которая ещё не погасла. Ради неё стоило просить Лилю Брик сделать незапланированную остановку в городе Харькове.
А Борис Бажанов в тот момент, досконально изучив все возможности перехода границы страны Советов, нашёл, наконец, место, где это сделать было не очень трудно:
«Я решаю бежать в Персию из Туркмении. Но сначала надо попасть в Туркмению, которая подчинена Среднеазиатскому бюро ЦК партии.
От Финансового факультета я отделываюсь легко – здесь я хозяин…
Затем я делаю экскурсию в Орграспред ЦК, предлагая послать меня в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК… И я получаю путёвку “в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК на ответственную работу”.
С этой путёвкой я приезжаю в Ташкент и являюсь к секретарю Среднеазиатского бюро ЦК Зеленскому. Это тот самый Зеленский, который был секретарём Московского Комитета и проморгал оппозицию осенью 1923 года. Тогда тройка решила, что он слишком слаб для Московской организации, самой важной в стране, и отправила его хозяйничать в Среднюю Азию.
Зеленский удивлён моему приезду (и несколько озабочен): что это? глаз Сталина?».
Но Бажанов успокоил Исаака Абрамовича Зеленского, сообщив ему о своём желании потрудиться на «низовой работе», то есть поехать «подальше в глухие места». И тотчас получил новую путёвку – «в распоряжение ЦК Туркмении»:
«Из Ташкента я не еду в Ашхабад, а возвращаюсь в Москву проститься с друзьями и с Москвой – вернусь ли я когда-нибудь на родину?»
А Яков Блюмкин в это время продолжал работать в Улан-Баторе. Он потребовал от монгольских властей, чтобы ему разрешили расстреливать на месте любого, вызвавшего у него подозрения во враждебных намерениях. Ему разрешили.
Кирсанов и Брюханенко
Из Харькова Лили Брик отправилась в Москву, а Маяковский поехал в Луганск, где 27 июля 1927 года в клубе металлистов сделал доклад «Лицо левой литературы». На следующий день «Луганская правда» написала:
«Во втором отделении Маяковский и молодой поэт Кирсанов читали свои стихи и имели большой успех у публики».
Павел Лавут:
«Всё было бы великолепно, кабы в гостинице не замучили клопы. Своего отвращения к ним и, больше того, своего страха перед ними Маяковский не скрывал, недаром пьесу свою он назвал "Клоп". Не спали всю ночь. Маяковский и Кирсанов пробовали перебраться на пол, но насекомые и там их нашли».
Затем было намечено выступление в городе Сталино (ныне – Донецк). Павел Лавут пишет, что от города Ясиноватая, где оказались поэты, до места назначения было…
«… около двадцати километров. Наняли тачанку. Возница заметил:
– Есть две дороги – подлиннее и получше, покороче и похуже.
Выбрали подлиннее. Тогда возница равнодушно добавил:
– Но здесь, бывает, и грабят!
Маяковский приготовил на всякий случай револьвер. Под сиденье потянулся и Кирсанов – вынул из чемодана допотопный наган, притом незаряженный».
Отчитав после Сталино ещё раз в Харькове, Маяковский расстался с Кирсановым и 2 августа поехал в Ялту.
Из Крыма он послал две телеграммы: Лили Брик («Целую Точка Люблю») и Наташе Брюханенко:
«СРОЧНАЯ МОСКВА ГОСИЗДАТ БРЮХОНЕНКО ОЧЕНЬ ЖДУ ТОЧКА ВЫЕЗЖАЙТЕ ТРИНАДЦАТОГО ВСТРЕЧУ СЕВАСТОПОЛЕ ТОЧКА БЕРИТЕ БИЛЕТ СЕГОДНЯ ТОЧКА ТЕЛЕГРАФЬТЕ ПОДРОБНО ЯЛТА ГОСТИНИЦА РОССИЯ ОГРОМНЫЙ ПРИВЕТ МАЯКОВСКИЙ».
Однако купить билет в тот день Наташа не смогла, и 4 августа получила ещё одну срочную телеграмму:
«ЖДУ ТЕЛЕГРАММУ ДЕНЬ ЧАС ПРИЕЗДА ТОЧКА ПРИЕЗЖАЙТЕ СКОРЕЕ НАДЕЮСЬ ПРОБУДЕМ ЗДЕСЬ ВМЕСТЕ ВЕСЬ ВАШ ОТПУСК ТОЧКА УБЕЖДЕННО СКУЧАЮ МАЯКОВСКИЙ».
Об этих посланиях Наталья потом писала:
«Срочные телеграммы с адресом "Москва Госиздат Брюхоненко" действовали в учреждении так, что приносил их мне торжественно сам заведующий экспедицией, а не просто курьер».
На этот раз билет был куплен, и, оформив отпуск, Наталья Александровна отбыла в Крым.
«Подъезжаем к Севастополю. Раннее утро, а по перрону шагает Маяковский. Загоревший, красивый, такой спокойный и довольный. Мы очень радостно встретились.
