«Тебе, поэт, / тебе, певун,
какое дело / тебе / до ГПУ?»
Дальше вновь говорилось о грядущих битвах с «врагами Союза»:
«Крепче держись-ка!
Не съесть / врагу.
Солдаты / Дзержинского
Союз / берегут.
Враги вокруг республики рыскают.
Не к месту слабость / и разнеженность весенняя.
Будут / битвы / громше, / чем крымское
землетрясение…
Мы стоим / с врагом / о скулу скула,
и смерть стоит, / ожидает жатвы.
ГПУ – / это нашей диктатуры кулак
сжатый.
Храни пути и речки,
кровь / и кров,
бери врага, / секретчики,
и крой, / КРО!»
Вряд ли тогдашние читатели комсомольской газеты понимали, кто такие эти «секретчики», и что означает зловещее слово «КРО». Ведь только сотрудники ОГПУ называли «секретчиками» своих сослуживцев, работавших в Секретно-политическом отделе ОГПУ, а аббревиатура «КРО» замаскировывала Контрразведывательный отдел.
Маяковский этим стихотворением показал, что он вполне профессионально разбирается в гепеушной специфике.
Ещё более знаменательно то, что в одном из первых вариантов этого стихотворения Маяковский хотел начать свою оду солдатам Дзержинского немного иначе:
«Тебе, Маяковский, / поэт и певун,
какое дело / тебе / до ГПУ?»
В самом деле, какое?
Ответа на этот вопрос стихотворение не давало. Зато у гепеушных «генералов», которые командовали «солдатами» этого ведомства, для поэта «дело» нашлось. Для него самого и для его квартиры. В неё-то и были направлены самые способные чекисты. Чтобы поучаствовать в вечерах, которые проводила творческая интеллигенция. В её среде, по мнению нового руководства ОГПУ, как раз и скрывались надёжно замаскированные классовые враги. Их-то и надо было научиться распознавать и умело разоблачать.
Квартира в Гендриковом переулке, которую, как мы помним, Маяковскому предоставило ОГПУ, была приспособлена теперь для гепеушной практики. Или учёбы. И разрешения на это никто у Маяковского не спрашивал. А у Бриков?
Аркадий Ваксберг:
«Достаточно самого факта: не тайное, а демонстративное лубянское присутствие в обители нашего треугольника было постоянным и непрерывным. Длилось годами. Но можно ли это слишком прямолинейно ставить Лиле в вину? И таким ли пассивным созерцателем в этой компании был Маяковский?
Стремясь отделить его "чистое" имя от "грязного" имени Лили, её обвинители, увлёкшись поиском подтверждений загадочных связей с Лубянкой, нарочито уходят от другого вопроса, ничуть не менее важного: что побуждало самого Маяковского тесно дружить с лубянской компанией, весьма далёкой от его творческих интересов, и какие связи он сам в действительности имел с крупнейшими функционерами этого ведомства?»
Примерно такие же вопросы возникали и у Валентина Скорятина:
«При всём моём уважении и любви к В.Маяковскому, не могу не задаться вопросом: понимал ли поэт, не скрывая знакомства с сотрудниками ОГПУ, … что эти его связи далеко не всем могут показаться безупречными? Догадывался ли, что уже к концу 20-х годов деятельность ОГПУ внутри и вне страны становилась всё более агрессивной, террористической, бесчеловечной по сути?..»
Все, кто задавал подобные вопросы, не могли найти на них ответа, потому что им и в голову не приходило, что поэт Маяковский мог являться штатным сотрудником лубянского ведомства. Поэтому, когда в начале тридцатых годов прошлого столетия на эти вопросы попытался ответить психоневролог Григорий Израилевич Поляков, сотрудник Института мозга, он выдвинул свою версию:
«М<аяковский> не в состоянии волевыми усилиями заставить себя заниматься чем-либо, что его не интересует, или подавлять свои чувства (желание, хотение превалирует над долженствованием). М<аяковский> всегда находится во власти своих чувств и стремлений».
Иными словами, с «лубянской компанией» Маяковский дружил не потому, что эти гепеушники были его сослуживцами, а потому, что дружба с ними вполне соответствовала его «творческим интересам», она была ему интересна, и поэтому связи с «крупнейшими функционерами» ОГПУ у Владимира Владимировича были самые что ни на есть тесные. Такое сложилось мнение у психоневролога.
Как бы там ни было, а осенью 1927 года началось…
«Огепеушивание» Лефа
Когда Валерий Михайлович Горожанин приезжал Москву, он неизменно навещал квартиру Бриков и Маяковского в Гендриковом переулке. И присутствовал на заседаниях участников Левого фронта искусств, у многих членов которого были давние связи с ОГПУ (у того же Осипа Брика, у Сергея Третьякова и у некоторых других, включая и самого Владимира Маяковского).
Владимир Маяковский, Варвара Степанова, Осип Бескин и Лиля Брик на квартире в Гендриковском переулке. 1928 год. Фото: А. Родченко.
О том, что происходило тогда в этой литературной группе, мы знаем по воспоминаниям её участников. Одна из лефовок, художница Елена Владимировна Семёнова, писала:
«На одном из заседаний ЛЕФа Маяковский объявил, что на заседании будут присутствовать один товарищ – Агранов, который в органах безопасности занимается вопросами литературы.
– Довожу это до вашего сведения, – сказал Маяковский.
Никого не удивило это. С тех пор на каждом заседании аккуратно появлялся человек средних лет в принятой тогда гимнастёрке, иногда в штатском. В споры и обсуждения он никогда не вмешивался».
Да, этим новым лефовцем стал знакомый нам Яков Саулович Агранов.
Корнелий Зелинский о нём впоследствии написал, что…
«… в его манере было нечто вкрадчивое, спокойное и заставляющее настораживаться. <…> Этот Агранов заставлял задумываться над вопросом: "Что у тебя на душе, кто ты такой?.."
Когда я видел Агранова у Бриков, то всегда вспоминал строки Лермонтова о Басманове: "с девичьей улыбкой, змеиной душой". Тонкие и красивые губы Якова Сауловича всегда змеились не то насмешливой, не то вопрошающей улыбкой. Умный был человек».
Александр Михайлов:
