Тревожилась и искренне переживала от внезапного молчания Маяковского и Элли Джонс. И 8 ноября она отправила ему письмо, в котором говорилось, как ждала приезда отца маленькая Елена-Патриция, которая…
«… всё время выбегала на балкон, думала, что Вы должны приехать в автомобиле. Потом я плакала, и она меня утешала и грозилась, что сладкого не даст».
И Элли Джонс просила:
«… страшно нужно для нашего спокойствия, чтобы мы знали, что о нас думают. Ну раз в месяц (пятнадцатого день рождения девочки) подумайте о нас! Напишите – и если некогда, вырежьте из журнала, газеты что-нибудь своё и пришлите. Книги обещались!»
Ещё Элли заботилась:
«Берегите себя, да? Попросите человека, которого любите, чтобы она запретила Вам жечь свечу с обоих концов! К чему? Не делайте этого!
Приезжайте! Только без переводчиков! Ваша каждая минута и так будет если не полна – то во всяком случае занята!!!»
Когда читаешь письма Элли Джонс Маяковскому, то первое впечатление от них – как не похожи они на послания «Волосику», написанные Лили Юрьевной. От последних, несмотря на обилие в них выражений «ужасно соскучилась», «скучаю», «люблю» и тому подобных, веет промозглым холодом фальши и неискренности, а чрезмерное повторение объяснений в любви говорит лишь о том, что это всего лишь набор дежурных фраз, которые всегда под рукой.
А в письмах Элли Джонс – крик души. В них – настоящее искреннее чувство, которое волею безжалостной судьбы было равнодушно растоптано. Элли действительно любила Маяковского. Она, образованная, умная, верная, могла бы стать настоящей спутницей поэта. Этого, увы, не случилось.
Маяковскому было уже не до двух Элли, которые тщетно ждали его приезда. У него появилось новое увлечение.
Чувства поэта
Эльза Триоле:
«Татьяна была в полном цвету, ей было всего двадцать с лишним лет, высокая, длинноногая, с яркими жёлтыми волосами, довольно накрашенная, "в меха и бусы оправленная"… В ней была молодая удаль, бьющая через край жизнеутверждённость, разговаривала она, захлёбываясь, плавала, играла в теннис, вела счёт поклонникам…
Не знаю, какова была бы Татьяна, если б она осталась в России, но годы, проведённые в эмиграции, слиняли на неё снобизмом, тягой к хорошему обществу, комфортабельному браку. Она пользовалась успехом, французы падки на рассказы эмигрантов о пережитом, для них каждая красивая русская женщина – эмигрантка – в некотором роде Мария-Антуанетта».
Татьяна Яковлева. Париж, 1927–1928
Маяковский тоже написал о Татьяне. Написал в стихах, которые потом назвал «Письмом товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» (напомним, что Тарас Костров был ответственным редактором «Комсомольской правды»). В этом «письме» говорилось:
«Простите / меня, / товарищ Костров,
с присущей / душевной ширью,
что часть / на Париж отпущенных строф
на лирику / я / растранжирю.
Представьте: / входит / красавица в зал,
в меха и бусы оправленная.
Я / эту красавицу взял / и сказал:
– правильно сказал / или неправильно? —
Я, товарищ, – / из России,
знаменит в своей стране я,
я видал / девиц красивей,
я видал / девиц стройнее.
Девушкам / поэты любы.
Я ж умён / и голосист,
заговариваю зубы —
только / слушать согласись.
Не поймать / меня / на дряни,
на прохожей / паре чувств.
Я ж / навек / любовью ранен —
еле-еле волочусь».
Обратим внимание, Маяковский опять вспомнил о «дряни», о которой писал в стихотворении «Стих не про дрянь, а про дрянцо», опубликованном в августовском номере журнала «Экран». Заканчивалось оно призывом:
«Изобретатель, / даёшь / порошок универсальный,
сразу / убивающий / клопов и обывателей».
И именно в это время он обдумывал пьесу, которая получит название «Клоп».
7 ноября 1928 года состоялось выступление Маяковского в кафе «Вольтер». Парижская газета «Евразия» поместила обращение к советскому поэту Марины Цветаевой:
«Маяковскому
28 апреля 1922 года, накануне моего отъезда из России, рано утром на совершенно пустом Кузнецком я встретила Маяковского.
– Ну-с, Маяковский, что же передать от вас Европе?
– Что правда – здесь.
7 ноября 1928 года, поздним вечером, выйдя из Cafó Voltaire, я на вопрос: "Что же скажете о России после чтения Маяковского?" – не задумываясь, ответила:
– Что сила – там».
Стихотворные строки из «Письма товарищу Кострову» привёл в своих воспоминаниях о Маяковском и Павел Лавут:
«Он работал всюду: в поезде, на вокзале, в автомобиле, на улице, работал, находясь в движении:
“Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу, стишки пишу
в записную книжицу”.
В словах этих нет поэтического вымысла. Всё правда…
Владимир Владимирович рассказывал мне, как однажды на шумном перекрёстке Парижа его чуть не сбила машина; пострадали только брюки, которые он потом долго очищал. Вот откуда строки:
“Мчат авто по улице,
а не свалят наземь.
Понимают умницы:
человек в экстазе”»
В этом «Письме» говорится и о том, как Маяковский представлял себе любовь:
«Любить – / это с простынь, / бессонницей рваных,
срываться, / ревнуя к Копернику,
его, / а не мужа Марьи Иванны,
считая / своим / соперником».
Не забывал Маяковский в тот момент и о просьбе человека, «которого любил», то есть Лили Брик. Вместе с Татьяной Яковлевой он посетил автосалон, и они вместе выбирали машину.
