«Три дня они не общались, после чего хозяин, у которого Маяковский снимал жильё, позвонил Элли рано утром и сообщил, что Маяковский тяжело болен и не выходит из дома. Придя в квартиру на Пятой авеню, Элли обнаружила, что он лежит на кровати лицом к стене: «Я уже видела его таким. Таким же депрессированым». Элли разогрела ему немного куриного супа, который купила по дороге. «Не ходи на работу. Не уходи! – умолял её Маяковский. – Я не хочу быть один – пожалуйста! Прости, если обидел тебя».
Ей нужно было идти, её ждала работа, но она пообещала вернуться, как только освободится. Снова появившись в квартире вечером, она с удивлением обнаружила, что Маяковский ждёт её, стоя у дверей. «Он взял коробку со шляпкой, другой рукой сжал мою руку, и после этого всё стало хорошо». Маяковский снова удостоверился, что его любят или, по крайней мере, что кто-то о нём заботится».
А как же Лили Брик?
Мало того, что Маяковский не писал ей писем, вскоре он перестал присылать ей даже телеграммы. Тогда она сама принялась бомбардировать его посланиями:
«Скучаю Люблю Телеграфируй».
«Милый мой Щеник я тебя люблю и скучаю».
Маяковский спохватился, и поток телеграмм в Москву был возобновлён:
27 сентября: «Целую люблю твой Щен».
3 октября: «Целую из Чикаго… Люблю… Весь твой Щен».
6 октября: «Дорогое солнышко… Скучаю люблю целую. Твой Счен».
9 октября: «Целую люблю скучаю… Твой Счен».
12 октября: «Очень скучаю… здесь отвратительно. Целую люблю. Твой Щен».
22 октября: «Дорогой котёнок рвусь тебе… Страшно соскучился… Люблю целую. Твой Щен».
В ответ Лили Брик послала в Нью-Йорк срочную телеграмму:
«Я хочу поехать Италию. Организуй так чтобы я получила деньги».
Это звучало как приказ, который невозможно было не выполнить. И 27 октября Маяковский ответил:
«Перевёл телеграфно сто долларов. До свидания. Целую. Твой Щен».
Бенгт Янгфельдт подсчитал, сколько всего денег было отправлено Лили Юрьевне:
«Общая сумма телеграфных переводов, которые Маяковский послал ей в октябре, составила 950 долларов – примерно те же 25 тысяч франков, которые он брал с собой в путешествие. Откуда взялись эти средства? За выступления ему платили немного. Часть суммы он занял, о чём свидетельствуют расписки, что-то наверняка выиграл».
Сохранилось письмо русской секции Рабочей партии Америки (РСРПА):
«Центральное бюро РСРПА считает своим долгом указать, что т. Маяковский, находясь в Соединённых Штатах, предоставил организацию всех своих выступлений «Новому миру» (коммунистическому органу на русском языке в Америке) и 50 % от его выступлений шли в пользу газеты «Новый мир» и отчасти в пользу еврейской коммунистической газеты «Фрайгайт»».
К этому следует добавить ещё одну фразу Янгфельдта:
«Маяковский много времени проводил в бильярдных на 14-й улице и часто посещал негритянские кабаре в Гарлеме».
Один из соотечественников поэта (имени его биографы не называют) сообщал в Москву о нём:
«Он всё время околачивается на East Sid'e, т. е. в русских и еврейских кварталах, сам себе с другим шутом Бурлюком давая дешёвые завтраки».
И вдруг Владимир Владимирович заторопился домой.
Почему?
Ведь он пробыл в Соединённых Штатах всего лишь половину разрешённого ему срока.
Янгфельдт попытался объяснить это так:
«У него попросту не было денег. Его многочисленные выступления отчасти объяснялись экономическими соображениями. Но к концу октября деньги кончились…»
Элли Джонс называла Маяковского в своём дневнике «самым бедным мужчиной» из тех, с кем ей доводилось встречаться.
Но могло ли отсутствие денег являться причиной того, что Маяковский решил покинуть Америку? Не будем забывать, сотрудником какого ведомства он был. Ему могли просто передать приказ возвращаться. И деваться было некуда.
Что же касается денег…
Бенгт Янгфельдт:
«Несмотря на безденежье, до своего отъезда он купил Элли тёплую одежду – в Нью-Йорке резко похолодало – никто не помнил, чтобы температура падала здесь так низко. В универмаге «Блюмин гейм» ей купили коричневый шерстяной костюм и, по словам Элли, «самое дешёвое твидовое пальто, какое мы смогли найти. ‹…› Потом он оплатил мне комнату за один месяц – 50 долларов или около этого»».
Это история очень напоминает ситуацию в Париже, когда у Маяковского якобы украли все его деньги. Эльза Триоле предложила что-то продать из своих вещей, чтобы хоть как-то помощь обнищавшему поэту, но он, по свидетельству Эльзы, сказал ей:
«…мы будем по-прежнему ходить в ресторан «Гранд-Шомьер», покупать рубашки и галстуки и всячески развлекаться, и что в кругосветное путешествие он отправится».
Стало быть, и во Франции и в Америке у Маяковского было, откуда брать средства, необходимые для жизни и для развлечений.
Ещё Маяковский оставил Элли адрес своей сестры Ольги, которой и просил направлять предназначавшиеся ему письма. Объяснив это тем, что побаивается Лили Юрьевны, которую назвал «злым гением» своей жизни.
У Элли Джонс, по свидетельству её дочери Патриции, возникла стойкая неприязнь к этой демонической Лили Брик:
«Страх перед этой женщиной на долгие годы сохранила вся наша семья».
Маяковский вполне мог поделиться с Элли своими подозрениями относительно того, что Склянский и Хургин погибли насильственной смертью. И добавить к этому, что у ГПУ руки длинные, спрятаться от них невозможно. Поэтому страх перед этой карательной организацией, к которой принадлежала и Лили Брик, преследовал Элли Джонс на протяжении всей её жизни.
О дальнейших планах поэта нью-йоркская газета «Русский голос» сообщила читателям в день его отъезда:
«После краткого пребывания в Париже Владимир Владимирович Маяковский поспешит в Москву, куда его вызывают дела, связанные с изданием полного собрания его сочинений Госиздатом».
28 октября отъезжающий поэт прибыл в порт, где под парами находился пароход «Рошамбо».
Отъезд домой
В «Моём открытии Америки» Маяковский потом напишет:
«Пристань компании «Трансатлантик» на конце 14-й улицы…
К пристани приставлен маленький пароходик «Рошамбо», ставший ещё меньше от соседства огромной, как двухэтажный манеж, пристани».
Бенгдт Янгфельдт:
«Многие пришли на причал попрощаться. Элли не хотела провожать его, но Маяковский её уговорил. Поцеловав ей руку, он поднялся на борт».
