Гостей у Бриков всегда было невероятно много, так что на этого гостя можно было бы вообще не обратить никакого внимания. Но Поль Моран собирался написать книгу о своём посещении столицы большевиков, поэтому к проживашим на даче в Сокольниках он отнёсся с большим вниманием. И задуманную книгу принялся писать.
А Маяковский в конце января 1925 года отправился в лекционную поездку и 26 числа уже выступал в Смоленске (в губернском партийном клубе) с чтением поэмы «Владимир Ильич Ленин». Местная газета «Рабочий путь» сообщила:
«…некоторые товарищи после вечера задавали В. Маяковскому вопрос – почему его стихотворения, когда читаешь, кажутся непонятными, а при чтении им самим – этого нет. Маяковский ответил:
– У меня особый приём письма, особое новое построение стиха, незнакомое ещё широкой публике, которая не привыкла к ним. Это бывало всегда в литературе, когда выдвигались новые формы творчества».
28 января Маяковский выступил в Минске – в городском доме культуры. Газета «Звезда» предупредила читателей:
«В программе вечера чтение лучших своих произведений. По окончании вечера Маяковский будет отвечать на поданные записки».
Жившая тогда в Минске Софья Шамардина вспоминала:
«Помню один его вечер в бывшей синагоге, в переполненном, плохо освещённом зале. Восторженным рёвом отвечает аудитория на стихи Маяковского и на удачные ответы на записки. Вот стоит он перед ворохом записок, уверенный, большой. В записках как всегда есть материал для уничтожающих издёвок над обывателем, задающим «подковыристые» вопросы.
Молодёжь хохочет. Маяковский улыбается, перекладывая папиросу из одного угла рта в другой».
Когда Софья навестила Маяковского в гостинице, тот встретил её добродушным критическим замечанием, касающимся того, как она была одета:
«– Опять одеваешься под Крупскую!»
Зато…
«…подарил, наконец, свой кастет, который уж давно как-то просила, – тогда не дал».
Софья Шамардина:
«Вечером уехал. Была занята и не могла проводить. А кастет всё-таки отослала на вокзал, подумала – ему же жалко с ним расстаться – столько лет он у него в кармане. При первой встрече в Москве рассказал, что кастет у него украли, – лучше бы не возвращала».
30 января Маяковский вернулся в Москву.
Освобождение заболевшего
В начале февраля 1925 года в Ленинграде отдельным изданием вышла поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Литературный критик Виктор Осипович Перцов написал (в книге «Ревизия левого фронта в современном русском искусстве»):
«…поэма «Владимир Ильич Ленин»… в высшей степени странная и, так сказать, разномастная вещь… Здесь конденсированная горечь, которая станет неиссякаемым боевым кличем… И здесь же, за несколько страниц раньше, коробящие наивности и прямые формальные неудачи жизнеописания Ленина – рабочего класса тож».
Высказал свою точку зрения и журнал «Печать и революция»:
«Разумеется, поэма написана мастерски, но в ней отчётливо чувствуется раздвоенность сознания и чувства…
Трагично то, что ультра-индивидуалистические стихи «про это» у Маяковского выходят потрясающе-искренне, а поэма «Ленин», за немногими исключениями, рассудочна и риторична… Ему действительно необходимо перешагнуть через себя… Поэма «Ленин» – неудачная, но знаменательная и плодотворная попытка вступить на этот путь».
К этому времени относятся и слова Есенина, сказанные молодому ленинградскому поэту Вольфу Эрлиху:
«Знаешь, почему я – поэт, а Маяковский так себе – непонятная профессия? У меня родина есть! У меня – Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, а прийду туда же. А у него – шиш! Вот он и бродит без дорог, и тянуться ему некуда».
Но Маяковский к критике относился спокойно. Да и реклама, которую он сочинял, принималась на ура. В «Хронике жизни и деятельности Маяковского» сказано:
«В конце февраля написаны для Моссельпрома рекламные тексты папирос «Дукат», «Люкс», «Максул», «Рекорд», «Герцеговина-Флор», «Янтарь», «Трио», трубочного табака «Джевиз», колбасы, хамовнического пива, вод, специй и мандаринов, печенья, бисквитов, карамели, монпасье и кофе «Мокко»».
Публика, приходившая на встречи с поэтом, воспринимала его по-прежнему с восторгом. 2 февраля Маяковский выехал в Киев, где на следующий день выступил в зале бывшего Купеческого собрания. Наталья Рябова вспоминала:
«…на этот раз абсолютно отсутствовала так называемая «серьёзная публика» – только молодёжь. Успех был большой. Весь помост заполнился народом, и Маяковский был совершенно притиснут к своему столику на эстраде».
А кремлёвские вожди в это время вновь занялись делом Краснощёкова.
Уже не было Владимира Ильича Ленина, хлопотавшего за экс-главу ДВР, как за человека «умного, энергичного, знающего, опытного». И судебный процесс весьма основательно подмочил краснощёковскую репутацию. Так что теперь пациент кремлёвской больницы конкуренции не мог составить никому. Про осуждённых братьев можно было просто-напросто забыть.
Но их не забыли!
Почему?
Вспомним, что происходило тогда в большевистской партии.
Осенью 1924 года вышла книга Троцкого «Уроки Октября». В ней, в частности, рассказывалось и о том, как вели себя в канун Октябрьского переворота Каменев и Зиновьев. Подробно описывалось, как они выступали против вооружённого восстания, как голосовали против него на заседании ЦК, и как, когда революция всё-таки совершилась, демонстративно оставили посты, доверенные им партией.
Первым из кремлёвской «тройки» книгу прочёл Лев Каменев. И поднял бучу. Дескать, это неслыханно! Это удар по руководству партии, по её Центральному Комитету! Надо дать сокрушительный отпор! И как можно скорее!
С книгой Троцкого тотчас ознакомились Зиновьев и Сталин.
Разразился громкий скандал.
В газетах появились статьи Каменева, Зиновьева, Сталина, Бухарина и других сторонников «тройки». Наркомвоенмор сурово осуждался за обнародование «клеветнических» (с точки зрения авторов статей) подробностей партийной истории.
Свои впечатления от этой газетной кампании занёс в свой дневник (в ночь с 20 на 21 декабря 1924 года) и писатель Михаил Булгаков:
«…за последние два месяца произошло много важнейших событий. Самое главное из них, конечно – раскол в партии, вызванный книгой Троцкого «Уроки Октября», дружное нападение на него всех главарей партии во главе с Зиновьевым, ссылка Троцкого под предлогом болезни на юг и после этого – затишье».
Впрочем, затишье это было лишь для рядовых советских граждан, а в руководстве партии борьба против Троцкого продолжалась.
Вспомним, что писал об этой борьбе Борис Бажанов:
