Круг, таким образом, замкнулся. Но особо горевать по этому поводу поэту было некогда – началась подготовка к очередной поездке за рубеж.
Осип Брик в этот момент тоже попытался переломить свою судьбу.
Аркадий Ваксберг:
«Весьма важные изменения произошли и в жизни Осипа. На съёмках фильма по его сценарию он познакомился с двадцатишестилетней женой режиссёра Виталия Жемчужного – Евгенией Соколовой, и дружеские отношения, завязавшиеся между ними, вскоре переросли в ещё более дружеские».
Бенгт Янгфельдт к этому добавляет:
«…молчаливая и замкнутая Женя была совершенно не похожа на женщин, обычно посещавших салон Бриков. «Не понимаю, о чём он с ней может говорить», – раздражённо прокомментировала Лили, которую, помимо этого, раздражал в ней недостаток «элегантности»».
Однако все эти (с точки зрения Лили Юрьевны) «недостатки» не помешали Осипу и Евгении счастливо прожить вместе двадцать лет – вплоть до кончины Осипа Максимовича в 1945 году. Впрочем, слово «вместе» требует уточнения. Дело в том, что Евгения жила отдельно от Бриков. Она приходила к ним в гости, а вечером Осип провожал её домой. Ничего не поделаешь – таковы были нравы в этой «семье», заведённые Лили Юрьевной раз и навсегда.
«Летающий пролетарий»
В марте 1925 года вышел в свет последний номер журнала «Леф». В нём была напечатана первая часть поэмы «Владимир Ильич Ленин». Были также помещены две статьи Корнелия Зелинского и «Декларация конструктивистов», которую подписали Илья Сельвинский, Корнелий Зелинский, Вера Инбер, Борис Агапов, Евгений Габрилович и Дир Туманный (Николай Панов). Маяковский собирался напечатать и главы «Уляляевщины» Сельвинского, но руководство Госиздата категорически этому воспротивилось. В том же номере «Лефа» были опубликованы два стихотворения 19-летнего одессита Семёна Исааковича Кирсанова (Кортчика), про которого Пётр Незнамов написал:
«Несколько позже появился в Москве он и сам. Он был неумолчен, если говорить о декламировании стихов. Он отводил людей в уголок и вчитывал в них, подобно тому, как можно вчитывать изображение, стихотворение за стихотворением, причём отводимые не считали это насилием. Однажды у Асеева на девятом этаже, когда Маяковский уже сел играть в карты, кто-то сказал о всё ещё читающем Кирсанове:
– Какой темперамент!
На это Маяковский, не оборачиваясь и скосив лишь глаза, ответил:
– Это не темперамент, это возраст!»
Примерно в это же время с Маяковским познакомилась Лидия Сейфуллина, уже опубликовавшая свои первые произведения. Известный всей стране поэт встретил начинающую писательницу очень приветливо, улыбчиво. Она потом вспоминала:
«Улыбка у него была особенная, закрытая. Зубы не сверкали; но всё лицо, сумрачное по отдельным своим чертам, становилось светлым. Полная горячей благодарности к большому, не подчеркнувшему этого своего преимущества перед меньшим, каким я не могла не почувствовать себя перед ним, я начала:
– Знаете, Владимир Владимирович…
– Знаю! – перебил он меня с той же улыбкой. – Я вам понравился. Вы мне – тоже. До свиданья!
Простая снисходительная шутка, но в голосе сказавшего эти шутливые слова – то внутреннее душевное тепло, за которое согретые им люди становились преданными друзьями Маяковского до конца дней своих».
6 апреля в клубе ЦК РКП(б) состоялся диспут на тему «О разногласиях в литературной политике». Газета «Известия» через два дня написала:
«Владимир Маяковский заявил протест против зачисления группы «Леф» в попутчики… Только в процессе перековки быта создадутся пролетарские писатели. Не ярлыком решается вопрос о «пролетарственности» писателя, а в литературном соревновании. Надо сорвать ярлыки, перетряхнуть патенты, тогда слово «пролетпоэт» получит смысл».
Вечером того же дня в Большом театре отмечали вторую годовщину Общества друзей воздушного флота. Был, как всегда, прочитан доклад, затем выступали авиаторы и их друзья. О том, как закончилась торжественная часть этого мероприятия, газета «Рабочая Москва» сообщила:
«Вместо заключительного слова председатель предоставлялет слово поэту Владимиру Маяковскому, который, под общие аплодисменты всего зала, зачитывает отрывки из своей новой поэмы «Летающий пролетарий»».
Поэма начиналась с «Предисловия»:
«В «Правде» / пишется правда. / В «Известиях» – / известия. Факты. / Хоть возьми / да положи на стол.
А поэта / интересует / и то, / что будет через двести лет / или – / через сто».
И сразу же начиналось глава, в которой говорилось о том, что же поэта «интересует» в грядущем. Глава имела очень грозное название:
«ВОЙНА, КОТОРАЯ БУДЕТ СЕЙЧАС».
Поэт подробно рассказывал о войне 2125 года, о капиталистической Америке, которая напала на страну Советов, послав на неё армаду самолётов с бомбами, начинёнными отравляющими газами. Советские пролетарии, конечно же, давали отпор агрессорам. «Марш» советских лётчиков Маяковский, видимо, и читал в Большом театре:
«Буржуи / лезут в яри
на самый / небий свод.
Товарищ / пролетарий,
садись на самолёт!
Катись / назад, / заводчики,
по облакам свистя.
Мы – лётчики
республики / рабочих и крестьян».
Далее в поэме рассказывалось, как советским агитаторам, в число которых включили «лучших ораторов Коминтерна», удалось распропагандировать американских рабочих, и как те устроили в Соединённых Штатах восстание:
«Совсем как в Москве / столетья назад
Октябрьская / разрасталась гроза».
Произошедшая за океаном пролетарская революция, устанавливала на планете новый порядок. В Москву прилетала радиограмма, слова которой аэроплан выписывал в небесах:
«Мир! / Народы / кончили драться.
Да здравствует / минута эта!
Великая / Американская федерация
присоединяется / к Союзу советов!»
После этой грандиозной победы, описание празднования которой было выделено в главку под называнием «Радость», следовала вторая глава поэмы:
Начиналась она с неожиданного сетования на неважные жилищные условия, в которых оказался сам Маяковский:
«Комната – / это, / конечно, / не роща.
В ней / ни пикников не устраивать, / ни сражений.
Но всё ж / не по мне – / проклятая жилплощадь:
при моей, / при комплекции – / проживи на сажени!»
В главке «Будет» поэт приступал к рассказу о том, какая замечательная жизнь ожидает пролетарскую столицу «в ХХХ веке»:
