– Они убивали меня долго. Слишком долго, испытывая на прочность и мое желание жить, и способность этого мира удерживать искру жизни даже в настолько искалеченном полутрупе. И, как я понимаю, Эрадарас реагировал, призвав все истинные народы – от песчаных демонов до горных драконов. Это вынудило Араэна предпринять попытку избавиться от меня более кардинальным образом – они вышвырнули меня в другой мир. Это было… неприятно. Примерно так же, как трое суток беспрерывных попыток убить меня. Что такое истинная боль, я узнал лишь в Рассветном мире.
Он усмехнулся и продолжил:
– Меня нашли Мейлина и Дарика, та, что стала мне второй матерью. Она владела магией исцеления, но магия ее мира не действовала на того, кто был сыном мира иного. К счастью, Дарика оказалась умной женщиной и, осознав бесплодность приносящих мне лишь боль попыток оживления, позволила моему телу восстанавливаться самостоятельно, поддерживая, контролируя, ломая кости в случае, если срастались неверно, вырезая органы, если те не функционировали должным образом, экспериментируя с пищей, подбирая ту, что нужна была мне. Прошло около года, прежде чем я смог начать ходить.
– Года? – воскликнула Эллиситорес.
– Да. В Рассветном мире я провел более трехсот лет.
Не удержавшись на ногах, пресветлая начала медленно опускаться, Араэден создал мягкое кресло прежде, чем она даже осознала, что может упасть. А затем вернулся к рассказу:
– Дарика вернула меня к жизни, но вернуть мне магию была не способна, как, впрочем, и возвратить меня в Эрадарас. Несколько лет мы искали пути, но все, что она смогла, – это произнести посетившее ее в трансе пророчество: «Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать». Убийственное пророчество для того, кто поклялся более никогда не любить, не так ли?
Он не ждал ответа и продолжил зло и отрывисто:
– Мне не повезло оказаться там в начале Смутных времен. Или повезло, но только мне, а не Дарике с Мейлиной. Я часто уходил в горы, ища пути возвращения домой, раз за разом предпринимая попытки восстановить магию, и не предугадал, а должен был бы… Дарика была наделена магией, а Мейлина, ее юная дочь, слишком красива… Красота нередко играет роковую роль для тех, кто остается без защиты… Мейлину насильно сделал своей ТаЭрхадан, местный набирающий силу правитель, практически архимаг. Дарика пыталась защитить дочь и была убита. Я почувствовал что-то… отголосок тревоги, когда она умирала. Мгновенно сорвался с места, загнал трех лошадей, но, когда прибыл, все, что я уже мог для нее сделать, – лишь похоронить истерзанное тело. Похоронил… и попытался спасти Мейлину.
Некоторое время он молчал, затем вернулся к рассказу:
– К ТаЭрхадану было не подобраться, и я сделал все, чтобы архимаг сам возжелал встречи со мной. План увенчался успехом, в результате правитель возвысил меня, назначив на должность первого советника. Спустя несколько дней я получил в подарок Мейлину. И это стало путем к спасению.
– Мейлина? – шепотом переспросила Эллиситорес.
– Нет. Я был вынужден искать тепло женского тела втайне от нанимателя, по причине того, что никогда бы не осквернил домогательствами ту, что была дочерью моей фактически приемной матери. Мейлина жила в моих покоях и считалась моей наложницей, но я проводил ночи у наложниц ТаЭрхадана. И после одной из таких ночей неожиданно испытал всплеск необъяснимой боли. После, наедине с собой, попытался определить источник и зажег свечу, не прикасаясь к ней. Вместе с той свечой зажглась и моя надежда – я нашел способ получить магию. Пусть не свою, не прежние возможности, но магия была вновь со мной. Со временем я осознал, что кроется за родовым именем моего настоящего отца – «Архаэры, Поглощающие силу». Это оказалось не просто титулом.
Изумленно вскрикнув, эллара хотела было что-то сказать, но, отрицательно покачав головой, попросила:
– Продолжай.
Усмехнувшись, император произнес:
– Все, поведанное мной только что, включает в себя период трех лет. Три года… Пожалуй, знай я о том, что впереди меня ожидают еще три сотни лет в Рассветном мире… Я рад тому, что не знал.
Он вновь замолчал, и на этот раз молчание длилось долго. А затем Араэден с трудом вернулся к разговору:
– Поначалу я не терял надежды. Думал о тебе, о мести, о том, как вернусь. Представляя себе этот миг в деталях… Я искал способы возвращения, десятки, сотни, тысячи раз предпринимая безрезультатные попытки и все больше склоняясь к тому, что предсказание Дарики имеет смысл. «Когда в сердце твоем воцарится нежная страсть, отдавшей жизнь за любовь позволь дышать»… Я засыпал с этой фразой и просыпался с ней же… Долгие сотни лет… Я уже не верил в то, что к моему возвращению ты еще будешь жива… В какое-то утро окончательно осознал, что месть тоже не свершится – мне будет попросту некому мстить… Но когда погибла надежда, осталась холодная решимость – вернуться вопреки всему. Я не сдавался. Сотни, тысячи бледных и не очень копий Элиэ… Я жаждал полюбить, желал этого со всей определенностью и… не мог. Юные, прекрасные, влюбленные – их перебывало много в моей постели, но сердце не затронула ни одна. За триста лет я уверился в том, что полюбить не способен, но не прекращал пытаться, как, впрочем, и не оставлял попыток открыть путь между мирами иными способами. Путем долгих изысканий я определил, что мне нужен маг Жизни. На тот момент таковым был лишь Ран Эниэль Уитримана, но вот досада – как маг он был слаб, а все пятеро его дочерей и вовсе не обладали силой. Каково же было мое удивление, когда четвертая из дочерей, Ринавиэль, понесла дитя, в котором магия пульсировала неимоверной мощью. И это была девочка. В тот момент я смотрел на ее мать, удивительно прекрасное светловолосое создание, и думал: а что, если? Что, если совместить и заполучить и сильного мага жизни, и девушку, которую я смогу полюбить? Надежда, она появилась снова.
Резко выдохнув, император продолжил:
– И разбилась в день, когда Катриона родилась. У нее оказались темные, слишком длинные для новорожденной волосы. Совершенно черные… Для меня, с ненавистью относящегося к темным, что сплошь черноволосы, это стало ударом. Глядя на крохотную девочку в руках Велереи, я испытал растерянность. Изматывающая тоска, обрушившаяся с новой силой… Я внезапно понял, насколько одинок. Насколько всегда был одинок, будучи чужим и для светлых, и для темных, оказавшись совершенно посторонним в Рассветном мире. И решил, что мне нужен кто-то… хотя бы кто-то один, кто будет понимать меня, кто будет расти в условиях, подобных тем, в которых рос я, кто станет таким же, как я, кто будет рядом со мной и вернется в мой мир вместе со мной. У нее были черные волосы и смешные черные глазки – я подумал, что мы будем, как два наших светила – белое и черное, и назвал ее Кари Онеиро. Велерея услышала это как «Катриона», и именно это имя было дано той, что должна была повторить мой путь и оказаться в условиях, отдаленно напоминающих мое детство. Чары были наложены, в тот же день от Кари отказалась мать.
Эллиситорес судорожно вздохнула, но не произнесла ни слова, позволяя сыну продолжить.
