Дроны сыпанули вперёд, батальон спешно закреплялся на позициях, организовывая плацдарм.
– Контакт.
Тихим шорохом проносится сухой безжизненный голос. Словно взбесившись, передний край взрывается яростным огнём. Искрят и рассыпаются вспышки выстрелов по всему фронту.
Сузив поле зрения, через визор, я заметил выбравшегося на поверхность супертанка необрона. Метка для Рраума. Электронный маркер, светящийся в электронном прицеле синей точкой. Щелчок тангентой, что цель принята, и яркая искра впивается в литое навершие синтетика, брызнувшее разноцветными осколками.
«Отлично», – мысленно поздравил я нас, провожая взглядом заваливающуюся машину, которую наши соседи, расчёт УРО, дополнительно угостили парой противотанковых ракет.
Тут я с тревогой заметил, что линкор Фрайса дрогнул, словно собираясь отстыковываться. Недобрый знак, а мы всё ещё топчемся на месте.
Нашёл комбата, хмуро переговаривающегося со старлеем, ротным первой роты.
– Майор, нельзя стоять! Надо двигаться вперёд.
Он недобро глянул на меня, ткнул в переливающееся вспышками море огня буквально в нескольких сотнях метров перед нами:
– Ты видишь, что там творится? Необроны всё ещё лезут, надо удержать плацдарм.
– Нет, – сцепившись с ним взглядом, возразил я, – видишь вон ту дуру на горизонте, она начала шевелиться, а это значит – осталось совсем немного.
– Сколько? – Комбат ещё сопротивлялся, по инерции, не зная того, что знаю я. Не хотел зря жертвовать людьми, ещё не понимая, что любые жертвы сейчас ничто по сравнению с тем, что произойдёт, если Фрайс добьётся своего и уйдёт на линкоре. – Полчаса или пять минут, не знаю, – жёстко ответил я. – Майор, поднимай людей!
– Их слишком много, нужен манёвр…
– На манёвр нет времени, нужен прорыв!
[11] – рявкнул я, не сдержавшись. Сказал уже тише: – Под мою ответственность.
– Хорошо. – Сцепив зубы, не глядя на меня, комбат почти выбежал с наспех организованного НП.
Сконцентрированным огнём почти всего тяжёлого вооружения батальона удалось прорвать оборону необронов, и в возникшую брешь потоком полились наши невеликие силы, огрызаясь огнём во все стороны.
Прорыв нам обошёлся дорого, больше шестидесяти процентов дроидов было потеряно, в живой силе потери составили до пятнадцати процентов, из них безвозвратных только пять, но это пока, до точки было ещё несколько километров, которые надо было преодолеть под огнём упорно лезущих необронов. Раз в пару минут Марк сухим голосом докладывал потери, а я копил злость для Фрайса, искренне надеясь, что встречу его там, чтобы предъявить ему всё увеличивающийся счёт человеческих жизней.
Мы рвались вперёд, винтовку Рраума переломило прямым попаданием чего-то крупнокалиберного, хорошо ещё, руки не оторвало, скользнувший по броне снаряд оставил оплавленную борозду, отбросив майлара назад. Сейчас в его руках была штурмовая винтовка кого-то из десантников. Мне опять прилетело в ту же ногу, что и на Севене, даря незабываемые ощущения подвижного бревна.
Пара километров, устланные техникой и телами людей, малая жертва за безопасность всей Галактики, чтобы успеть прорваться вперёд любой ценой. Я понимал это, люди вокруг меня тоже это понимали и гибли, отчаянно бросаясь в атаку, не давая этому потоку остановиться, потерять напор, завязнуть в массе синтетиков, выстраивающих заслон за заслоном на нашем пути.
– Здесь! – пробился голос Рраума сквозь кровавый туман, затянувший сознание.
Полторы роты, всё, что осталось от батальона, почти без дроидов, совсем без УРО, уже вливалось в раскрытые створы, туда, к нашей конечной цели.
Ворвавшись внутрь, смели необронов, оказавшихся, неожиданно, в малом числе, почти без остановки дошли до самого места. Как вдруг передовой отряд доложил, что там идёт бой. Необроны воевали ещё с кем-то.
Когда я добрался до них, десант уже добивал последних, ещё трепыхающихся синтетиков. Мрак аварийного освещения разрывали только отдельные вспышки контрольных выстрелов да светился, переливаясь оттенками красного, странного вида активированный пульт.
Подбежав к нему, я уставился на непонятные закорючки, всё отчетливее понимая, что не имею абсолютно никакого понятия, что это и куда нажимать, чтобы не доломать всю систему окончательно.
Тут странный скрежещющий звук разорвал тишину, раздавшись откуда-то слева. Расступившись, десантники открыли моему взору исковерканное тело, в котором я с трудом узнал некогда специального наблюдателя Совета Фрайса. Когда-то он был майларом, но сейчас перед нами предстала перекорёженная, насквозь кибернизированная машина, в клочья разорванная сотнями попаданий. Что удивительно, ещё живая.
Фрайс, вернее, то, что из него сотворили. Его глаза ещё не успели потухнуть, а по телу пробегала еле видимая дрожь. Похоже, это он бился здесь с необронами. Зачем и для чего, сложно уже сказать.
Медленно подойдя, я опустил оружие. То, что сделали с ним, я, пожалуй, и врагу не пожелал бы, настолько это было извращением живой природы, и единственное более-менее подходящее для него слово было – химера.
Глядя на эту неопрятную груду, залитую тёмной жидкостью, медленно вытекавшей из разорванных шлангов, я не чувствовал в себе той злости и ненависти, что была ранее. К этому и невозможно было испытывать ненависть. Только усталость накатила на меня.
Сняв шлем, не думая, что он может меня услышать, я негромко пробормотал:
– Вот мы и встретились, враг мой.
Но вдруг Фрайс забулькал, а его голова чуть повернулась ко мне, захрипев механическим голосом:
– Комаров… – Голос прервался шипением и шумом, но спустя пару секунд восстановился: – Пульт, комбинация по строкам, первая – семь, вторая – два, третья – семь, нижняя – проведи слева направо по шкале…
Метнувшись назад, я в точности воспроизвел указанные действия, ни на секунду не усомнившись в его словах, что-то мне подсказывало, что мятежный специальный наблюдатель мне не соврал. Пульт мигнул и, потухнув, сложился, уезжая под пол.
А Фрайс продолжил:
– Я бы желал человечеству сгинуть, но только не ценой гибели Империи. Неплохая шутка, да… – Он заперхал. – Вас спас тот, кто больше всего вас ненавидел.
– Неплохая. – Я смотрел, как он булькает, выдавливая из себя страшную пародию на смех. Всё-таки ошиблись неизвестные, не смогли до конца перебить остатки здравомыслия у этой злобной, но по-своему патриотичной твари.
Присев около него, я медленно поднял и приставил массивный ствол пистолета к его блестящему металлическому лбу. Да, в конце концов он сделал одно доброе дело, вот только не ради меня или стоящих вокруг до чёрта усталых солдат, ни ради людской расы, нет, погибни только мы, он бы и звука не вымолвил. Поэтому, переведя пистолет в автоматический режим и нажав на курок, я выпустил полную обойму, разнося пропитанные кибернетикой мозги. Не из ненависти, не из жалости, просто ЭТО не должно было жить.
