Вот как всё обернулось. Теперь я не только почти разведённая бездетная женщина сорока четырёх лет, но и безработная. Появляется бездна свободного времени.
Я успеваю купить последний билет на завтрашний утренний рейс, известить искренне огорчившуюся из-за моего отъезда миссис Грир, вручить щедрые чаевые Алексии, сообщить новость о нашем увольнении Чейзу и даже съесть лёгкий обед, – как прибывает, наконец, мой долгожданный багаж.
Все мои вещи и даже само клетчатое нутро чемодана пахнут домом, тем рассеянным сложносоставным запахом, который замечаешь, только если давно его не ощущал. Как же хочется домой. Сейчас я понимаю, что не должна была уезжать, не должна была бежать, протягивать расстояние между собой и Джозефом. Поддавшись эмоциям, я приняла неверное решение, но это поправимо. Бабуля всегда мне говорила, что у каждого в жизни должен быть шанс вернуться на старт.
Бабуля Фергюсон была мудрой женщиной и прожила длинную и трудную жизнь. Родившись в конце девятнадцатого века, она дважды оставалась вдовой; чуть не погибла, получив тяжёлые ранения во время разрушительной бури, которая разразилась в Сиднее в 1947 году. К тому же на её долю выпали две мировых войны.
Я радуюсь тому, что мы с ней вообще успели встретиться, но мне безумно жаль, что, тихо угаснув на сиротской койке муниципальной окружной больницы, она оставила меня совсем одну.
До самых последних дней бабуля не утратила здравого рассудка и особого чувства юмора, присущего ей одной. Наверное, ни к кому в своей жизни я не испытывала такого уважения. До сих пор не могу простить отцу, хотя его давно уже нет в живых, что он продал её дом на восточном побережье Австралии сразу же после её смерти. Все её вещи – книги, уютные мелочи для дома, которые она мастерила своими руками, вышивки в тонких картинных рамах, – всё это было свалено в большие картонные коробки и отвезено на платный склад.
В аэропорту Эксетера на посадку меня провожает Чейз. Он одет в яркую футболку, будто отпускник, на плече висит вязаный хипстерский рюкзак. Абрахам решил совершить небольшое путешествие по Англии, раз уж его сюда занесло. Мы прощаемся с искренней теплотой и оптимистично врём друг другу о том, что совсем не огорчены увольнением из фирмы, ведь это всего лишь эпизод жизни, не стоящий большого внимания, повод перевернуть страницу и начать новый виток, бла-бла.
Салон аэробуса забит пассажирами. Пряные духи, детская молочная смесь, кисловатый аромат коньячного перегара от парочки по соседству. Пустое место рядом со мной занимает аккуратная пожилая дама со старческими пятнами на руках, а я так надеялась на малую толику одиночества во время полёта. Моё состояние всё ещё оставляет желать лучшего – рана на шее причиняет постоянные неудобства, и время от времени, как хищник из зарослей, нападает изнурительная головная боль.
Дом встречает тишиной и привычным сладковатым запахом мастики, которым приходящая домработница обрабатывает деревянные панели гостиной. К моему приезду Джулия проветрила оба этажа и заполнила холодильник. Ничего не могу с собой поделать: первое, что я проверяю по прибытии – шкафы Джозефа. Они пусты. В нашем с ним доме больше нет его вещей, на полочке у входной двери лежит связка ключей.
Теперь у меня появляется повод сделать то, чего я так давно желаю. За эти дни я ни разу не позвонила, думая, что даю ему время всё обдумать, не принимая скоропалительных решений. Джозеф должен был оценить мою выдержку. Но почему вещи? Я совсем не ожидала, что он зайдёт так далеко.
– Здравствуй. Что тебе нужно? – вот как он начинает разговор со мной.
Голос у него усталый, а тон отстранённый и вежливый. Именно так он разговаривает с теми, кому отказывает в предоставлении своих услуг, чьи дела считает невыигрышными. Как сильно, должно быть, эти люди его ненавидят.
– Здравствуй, Джозеф, я вернулась домой. Я была в Англии, но вернулась раньше, чем рассчитывала. Твои вещи, и ключи…
– Да, я заезжал за вещами. Созванивался предварительно с Джулией, она присутствовала при этом. При ней же я оставил в холле свой экземпляр ключей.
– Зачем?! – ужасаюсь я тому, что Джулия, а, значит, и все знакомые, у которых она прибирается, теперь в курсе моего позорного развода. – Зачем при ней? Неужели ты не мог…
– Я не собираюсь вести с тобой разговоры, Джозефина. Я уже обратился к адвокату и тебе советую сделать то же самое. Зачем ты звонишь? Что тебе от меня нужно?
Всё тот же равнодушный, холодный тон, но теперь в нём появляется нотка раздражения. Приглушённо прозвучал высокий женский голос, и я вздрагиваю, понимая – Виктория вошла в комнату и что-то говорит моему мужу. Моему. Мужу.
Я замолкаю, не могу выдавить из себя и слова, и Джозефу быстро надоедает эта затянувшаяся пауза.
– Алло, ты меня слышишь? Ты выбрала не самый удачный момент. Я опаздываю на рейс. Меня не будет в городе около месяца. В ближайшие дни с тобой свяжется мой адвокат. Вы сможете обсудить раздел нашего совместного имущества и все прочие…
Из телефона продолжает доноситься его голос, но теперь я не разбираю слов – держу аппарат на вытянутой руке. Потом аккуратно кладу его на стол и запускаю ноутбук.
Да, в свежем отчёте детектива есть эта информация. Два билета до Пуэрто-Плата на имя Джозефа и Виктории приобретены вчера, прибытие в аэропорт Ла-Юнион. Он увозит её подальше от меня, бережно прячет на время бракоразводного процесса.
Мы с Джозефом летали в Пуэрто-Плато на первую годовщину нашей свадьбы. Ласковый белый песок, узкие средневековые улочки и романтичный до оскомины отель в старинном викторианском особняке. Наши ночи были длиннее дней.
Удивительно, до чего же пугающе легко вкрадчивая лукавая мысль становится принятым решением. Для этого достаточно и секунды. Стремительное преображение тайного желания в импульс, в действие происходит с такой ошеломляющей лёгкостью, что у меня на мгновение перехватывает дыхание.
Привычная оболочка моей жизни, – престижная высокооплачиваемая работа, прочный брак с одним из самых успешных адвокатов штата, дорогой красивый дом, набитый антикварными вещицами и необременительные дружеские связи с такими же успешными и статусными людьми, – оказалась такой хрупкой. Теперь эти осколки больно ранят меня.
Вспомнилось, как Джозеф в минуту откровенности рассказал мне об одном случае, который врезался ему в память. Он тогда защищал женоубийцу, совершившего убийство из ревности. Оправдать его не удалось, слишком явными были улики, да и судья на процессе оказалась женщиной, бывший муж которой неоднократно угрожал ей. Когда обвиняемому вынесли приговор и дали последнее слово, он сказал только одно: «Там, где любовь, там нет места милосердию». Виновным в совершённом убийстве он себя не признал.
Сразу после нашего с Джозефом разговора моё время начинает течь по-другому. Целые часы иногда пробегают так стремительно, что я не могу понять: утро сейчас, или уже день? А минуты ведут себя совершенно по-хамски, некоторые из них растягиваются до немыслимых пределов, вмещая в себя сотни воображаемых событий.
