В своей жизни я достаточно повозился с девичьими неприятностями и привык о них разговаривать. Поэтому я спросил дальше:
– Прошли, а вы вздыхаете?
Люба повела плечами, будто в ознобе, и посмотрела на меня. В ее карих честных глазах вспыхнуло оживление:
– Хотите, я вам расскажу?
– Ну, рассказывайте.
– Только это длинное!
– Ничего.
– Муж меня бросил.
Я с удивлением на нее глянул: кажется, ее длинный рассказ был окончен, а подробности можно было увидеть в ее личике: маленький розовый рот дрожит в улыбке, а в глазах тонкая сверкающая слеза.
– Бросил?
– Угу, – сказал она еле слышно и по-детски кивнула головой.
– Он был хороший? Ваш муж?
– Да. очень! Очень хороший!
– И вы его любили?
– Конечно. А как же? Я и теперь люблю!
– И страдаете?
– Вы знаете. ужасно страдаю!
– Значит, ваши неприятности не совсем прошли?
Люба посмотрела на меня задорно-подозрительно, но мой искренний вид ее успокоил:
– Прошли. Все прошло. Что же делать?
Она так наивно и беспомощно улыбнулась, что и для меня стало интересно: что ей делать?
– В самом деле: что вам делать? Придется забыть вашего мужа и начинать все сначала. Выйдете снова замуж.
Люба надула губки и изобразила презрение.
– За кого выходить? Все такие…
– Позвольте, но ваш муж тоже хорош. Вот же бросил вас. Собственно говоря, его и любить не стоит.
– Как не стоит? Вы ж его не знаете!
– Почему он бросил вас?
– Другую полюбил.
Люба произнесла это спокойно и даже с некоторым удовольствием.
– Скажите, Люба, ваши родители живы?
– А как же! И папа, и мама! Они меня ругают: зачем выходила замуж?
– Они правильно вас ругают.
– Нет, неправильно.
– Да как же: вы еще ребенок, а уже успели и замуж выйти, и развестись.
– Ну. чего там! А им что такое?
– Вы не с ними живете?
– У меня своя комната. Муж меня бросил и пошел жить к своей. а комната теперь моя. И я получаю двести рублей. И совсем я не ребенок! Какой же я ребенок?
Люба смотрела на меня с сердитым удивлением, и я видел, что в своей жизненной игре она совершенно серьезна.
Вторая наша встреча произошла в такой же обстановке. Люба сидела в том же самом кресле. Теперь ей было двадцать лет.
– Ну, как ваши семейные дела?
– Вы знаете, так хорошо, что я и сказать не умею!
– Вот как! Значит, нашелся человек лучше вашего. этого.
– И ничего подобного. Я вышла замуж за того самого. Второй раз вышла!
– Как же это случилось?
– Случилось. Он пришел ко мне и плакал. И сказал, что я лучше всех. Но это же неправда? Я же не лучше всех?
– Ну. кому что нравится. А чем же вы такая. плохая?
– Вот видите! Значит, он меня любит. А папа и мама сказали, что я делаю глупость. А он говорит: давай все забудем!
– И вы все забыли?
– Угу, – так же тихо и незаметно, как и раньше, сказала Люба и кивнула головой настоящим детским способом. А потом посмотрела на меня с серьезным любопытством, как будто хотела проверить, разбираюсь ли я в ее жизненной игре.
В третий раз я встретил Любу Горелову на улице. Она выскочила из-за угла с какими-то большими книгами в руках и устремилась к трамваю, но увидела меня и вскрикнула:
– Ах! Здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретила!
Она была так же молода, так же чистенько причесана, и на ней была такая же свежая, идеально отглаженная блузка. Но в ее карих глазах туманились какие-то полутоны, нечто, похожее на жизненную усталость, а лицо стало бледнее. Ей был двадцать один год.
Она пошла рядом со мной и повторила тихо:
– Как хорошо, что я вас встретила.
– Почему вы так рады? Я вам нужен для чего-нибудь?
– Ага. Мне больше некому рассказывать.
И вздохнула.
– У вас опять жизненные неприятности?
Она заговорила негромко, рассматривая дорогу:
– Были неприятности. Такие неприятности! Я плакала даже. Вы знаете, она подала в суд. И теперь суд присудил, и мы платим сто пятьдесят рублей в месяц. Алименты. Это ничего. Муж получает пятьсот рублей, и я получаю двести пятьдесят. А только жалко. И так, знаете, стыдно! Честное слово! Только это неправильно. Это вовсе не его ребенок, а она выставила свидетелей…
– Слушайте, Люба, прогоните вы его.
– Кого?
– Да этого самого. мужа вашего.
– Ну, что вы! Он теперь в таком тяжелом положении. И квартиры у него нет. И платить нужно, и все.
– Но ведь вы его не любите?
– Не люблю? Что вы говорите? Я его очень люблю. Вы ж не знаете, он такой хороший! И папа говорит: он – дрянь! А мама говорит: вы не записывались, так и уходи!
– А вы разве не записывались?
– Нет, мы не записывались. Раньше как-то не записались, а теперь уже нельзя записаться.
– Почему нельзя? Всегда можно.
– Можно. Только нужно развод брать и все такое.
– Мужу? С этой самой, которой алименты?
– Нет, он с той не записывался. С другой.
– С другой? Это что ж… старая жена?
– Нет, почему старая? Он недавно с нею записался.
Я даже остановился:
– Ну, я ничего не понимаю. Так, выходит, не с другой, а с третьей?
Люба старательно объяснила мне:
– Ну да, если меня считать, так это будет третья.
– Да когда же он успел? Что это такое?
– Он с той недолго жил, с которой алименты. Он недолго. А потом он ходил, ходил и встретил эту. А у нее комната. Они стали жить. А она говорит: не хочу так, а нужно записаться. Она думала – так будет лучше. Так он и записался. А после, как записался, так они только десять дней прожили.
– А потом?
– А потом он как увидел меня в метро. там. с одним товарищем, так ему стало жалко, так стало жалко. Он пришел тогда и давай плакать.
– А может, он все наврал? И ни с кем он не записывался.
– Нет, он ничего не говорил. А она, эта самая, с которой записался, так она приходила. И все рассказывала.
– И плакала?
