Наступили сумерки, когда Тимка возвращался домой. Возле ворот никого уже не было, только Кирик с лопатой копошился над ручьем. Он обернулся на шаги Тимки:
– Что же ты? Взял и ушел!
– А разве что?
– А речку проводить?
Тимка вспомнил о проекте, и на душе у него стало неприятно. Но Кирик с радостным оживлением продолжал:
– Совсем не трудно. Смотри, вот сюда выкопать и сюда выкопать. А потом земли насыпать, и она потечет прямо во двор. Вот тогда вся река у нас будет.
Тимка держал в руках Петик подарок – лодку, сделанную из коры. Он вспомнил нотки Петиной грусти, и ему не захотелось отводить речку с улицы. Он сказал:
– А ребята будут ругаться.
– Пускай сколько угодно ругаются, какое наше дело? Зато у нас и речка будет, и море. Мы еще и гавань сделаем! Гавань, понимаешь? И пристань. Ночью пароходы будут стоять в гавани.
– Только чтобы Петя Губенко у нас играл. Хорошо?
Кирик задрал нос:
– Петька? А что ему у нас нужно?
– А он мне лодку дал. Вот какая лодка.
Кирик долго вертел лодку в руках:
– Это он сам сделал?
– Сам.
– Пускай и мне сделает.
Тимка ничего не сказал на это. Внутри у него что-то скрипело и царапало. Страшно интересно было иметь собственную гавань, но и Петю обидеть было невозможно.
– А когда будем копать?
– А давай, когда темно станет. Хорошо?
– Хорошо.
Много событий пробежало между обедом и тем моментом, когда снова в Тимкиной жизни встретились пироги.
Тимка не спеша прошелся мимо буфета, присмотрелся к Сереже. Сергей все зубрил геометрию. Тимка постоял возле буфета, потом вспомнил, что лодку, сделанную из коры, нужно отремонтировать – привязать парус. Он уселся против Сергея и занялся ремонтом. Мать принесла горящую лампу. Тимка закончил работу, поставил лодку на подоконник и долго любовался ею. В стекле окна отражалась вся комната и отражался буфет. Тимка с любопытством присмотрелся к этому отражению: буфет хорошо был виден, но о пирогах можно было только догадываться. Тимка быстро оглянулся: нет, пироги лежат по-прежнему.
Сергей закрыл книжку и пошел в кухню. Тимка вспомнил, что нужно идти работать по проведению новой реки, и вздохнул. Потом подошел к буфету, поднялся на цыпочки и открыл дверцу. Пальцы прикоснулись к лакированной поверхности одного пирога. Тимка расширил захват пальцев, сгреб оба пирога, прижал их к груди и тихонько закрыл буфет. Он неслышно прошел мимо кухни, а на первой ступеньке лестницы закусил первый пирог. Лестница была маленькая, всего ступеней десять, но пока Тимка дошел до нижней ступеньки, от пирогов осталось только несколько крошек, разбросанных на груди. Последний глоток Тимка сделал с поспешным усилием, потому что в открытую наружную дверь уже виднелся Кирик с лопатой. Тимкина глотка еще сжималась в последних рабочих усилиях, а лицо уже изобразило деловой интерес:
– И я возьму лопату, правда?
– Ты знаешь что? – сказал Тимка после того, как вооружился лопатой. – Давай мы сначала сделаем канавку, а потом – раз, раз и проведем.
– А как же иначе, – ответил Кирик, – а то она по всему двору побежит.
Наступила темнота, но еще днем на небе стоял месяц, а сейчас он светил прямо на площадку двора. Тимка работал сосредоточенно и за работой все думал о том, как сказать Пете Губенко, чтобы он сделал лодку для Кирика.
– Кирик, а если Петя не захочет сделать лодку?
– И пускай, – сказал Кирик. – Я и сам сделаю. Подумаешь, какой лодочник. Я такую лодку сделаю, ты такой еще и не видел.
– А чем ты сделаешь?
– Да у отца целый ящик инструмента, чем хочешь, тем и сделаю. Хочешь стамеской, хочешь – рашпилем, хочешь – ножом.
– Рашпилем! Как же ты рашпилем лодку сделаешь?
Тимка задумался о рашпиле, а из-за рашпиля снова выдвинулся вопрос о Пете Губенко. С настоящей лодкой связывается счастливая область лета и летней мечты. Лодка – это и рыба, и ночевки на островах, и костры, и уха, и, наконец, матросы, раздающие ножики и умеющие делать переметы. Все эти блага, кроме матроса, конечно, были знакомы Тимке с прошлого лета. Но прошлым летом приходилось выступать в самых незначительных ролях, потому что лодку доставал отец у электромонтера Еленича, а за рыбой ездили и отец, и Еленич, и Сережка, и Ленька Бычков, и еще товарищ Сережки Абрам Ройтенберг. Вот сколько ездило. И каждый о себе воображает, а Тимке оставались такие пустяки, как собирание валежника для костра и одна малюсенькая удочка без поплавка, на которую ночью все равно ничего не поймаешь.
Канавка уже перерезала двор и вплотную подошла к подворотне. Мальчики с лопатами вышли на улицу и приступили к самой ответственной части работы. Поток сейчас шумел в одиночестве, и было даже жалко, что даром пробегает такая масса воды. Кирик сказал:
– Вот здорово будет! Они завтра прилезут, а речка вся у нас! И, кроме того, гавань.
Но в этот момент из неразборчивого лунного пространства к самым воротам выдвинулась высокая фигура отца. Минаев переступил через поток и остановился:
– Тимка! А это кто? Кирик? Что вы здесь в темноте делаете?
– А мы копаем, – весело ответил Тимка.
Он был доволен, что можно похвастаться перед отцом таким замечательным начинанием.
– Копаете? Для чего?
– Ты посмотри: мы на дворе уже кончили. А теперь здесь прокопаем, и она прямо сюда побежит. Речка.
– Вот как! Здорово! Люди из дворов воду отводят, а вы, наоборот, во двор. Чего это вам пришло в голову?
Тимка закричал обиженным голосом:
– Так они все сюда приходят. Приходят… и тут… с кораблями все.
– Кто это?
– Да все! Со всей улицы. Им досадно, что тут хорошо бежит и водопадом падает. Так они и лезут.
– Понятно. А вы все-таки молодцы! Значит, только вы будете пускать корабли?
Хотя Тимка и услышал что-то каверзное в тоне отца, но не имел времени разобраться в нем, а кроме того, его увлекла действительно верная догадка, что пускать корабли будут только они с Кириком. И поэтому Тимка ответил воодушевленно:
– Ну да! Они придут, а речка к нам потекла.
– Замечательно! Кто же это так остроумно придумал? Неужели ты?
– Это мы с Кириком.
Кирик стоял с лопатой в руках и с некоторым смущением выслушивал восторженные восклицания Минаева. Он спокойно даже пропустил мимо ушей довольно наглое со стороны Тимки нарушение авторского права, ибо на самом деле придумал только он один – Кирик.
Минаев расставил ноги над потоком и сверху вниз смотрел на мальчиков. Можно было подумать, что он любуется.
