– При чем тут игрушка? Ты что… – начал было я.
Но Ирка не дала договорить:
– Оскорблять меня не надо, понял? Я тебя за язык не тянула. За что другое – да, а за язык нет. Ты меня плохо знаешь, Серый. Я тебе даю пару дней, чтобы ты одумался. Понял, нет? Наши отношения кончатся, когда я этого захочу. Врубился? Я! – Она наконец-то пошла к двери. – Или пеняй на себя.
И вышла, хлопнув дверью так, что закачались настенные часы.
Все-таки театр плохо влияет на людей. Когда человек каждый вечер видит, как играют другие, ему самому хочется участвовать в представлении. А где его взять? Вот и приходится самому превращаться в актера.
Старая мысль. Но верная. Чего Ирка дверью шарахнула? Чтоб красиво уйти, по-киношному. Да и бог с ней. Главное: я ей все рассказал, и на душе сразу стало легче.
Чего я тут делаю, собственно? – спросил я сам себя. – Спектакля у меня сегодня нет. Фонограммы никакие делать не надо.
И сам себе ответил:
– Я тут не иду домой – вот что я делаю в театре.
Дальше я не шел домой с помощью буфета. Покушал невкусную котлету, послушал невкусные разговоры.
Господи, если бы заставить людей платить за то, что они говорят, – какая прекрасная, благословенная тишина наступила бы! Сколько бессмысленных разговоров ведем мы все каждый день! Ужас какой-то… Сколько уходит времени на бессмысленный треп и неинтересные сплетни. Эта бесконечная иллюзия общения…
Сейчас бы Ирму увидеть, но у нее корпоратив. Ненавижу, когда у нее корпоратив! Даже не хочу объяснять почему. Ну кто, кто захочет, чтобы его любимый человек пел на корпоративах? Где найдешь такого идиота?
Домой идти придется – выхода нет. Правда, путь можно удлинить, если пойти пешком. Вроде как подышать воздухом – такое оправдание.
И я пошел.
Я шел и думал. Сначала о том, как неохота видеть Ольгу. Как невыносимы стали эти ежевечерние встречи, как меня бесит в Ольге все: и когда она молчит, и когда говорит, и когда лежит в своей комнате перед телевизором, и когда выходит на кухню… И я начинаю раздражаться на себя за то, что раздражаюсь на Ольгу. С этим ничего нельзя поделать. Ни-че-го!
Вот тебе и скандал: ежевечернее грубое дерганье друг друга за нервы. Или теперь уже надо говорить: враг врага?
Я старался изо всех сил не думать про развод. Страшно в пятьдесят лет менять привычное. Но не думать не выходило. Не хотелось, а думалось само.
Кто вообще кем руководит: мы – мыслями или они – нами? Мы думаем то, что хотим, или то, что думается?
Все чаще начинаю понимать, что мысли куда сильнее нас. И даже когда мы боимся признаваться себе в чем-то, не хотим, упорствуем в непонимании – все равно вскакивает в голову мысль и гложет, и гложет, и гложет…
И не хочешь ты ни о чем таком думать, а все равно понимаешь, что Ирма – это последняя возможность счастья, которую нельзя упустить.
Я – не пацан, чтобы безумно увлечься, а потом охладеть.
А потому мысль о разводе – она… Хочешь не хочешь…
Завибрировал телефон. Ирма!
«Думаю про тебя. Не волнуйся и не переживай!»
В любви самое главное, чтобы другой человек имел тебя в виду. Каждый миг, каждую секунду. Не просто эдак абстрактно о тебе думал, а понимал, что тебе необходимо именно в эту секунду… Помогал.
Так почти никогда не бывает. И так случилось сейчас.
Я шел домой. Шел на неминуемый очередной скандал с Ольгой.
И снова влезла в голову мысль, которая лучше бы и не влезала, но ведь появилась же…
Я подумал: если честно признаться самому себе, то я всегда приношу женщинам огорчения. Всегда. Я прожил больше полувека, и мне не удалось сделать счастливой ни одну свою любимую.
Конечно, были приятные мгновения, даже минуты счастья и гармонии… Но вот именно – мгновения и минуты.
А так, чтобы надолго обеспечить любимой нормальную, счастливую жизнь – нет, не получалось.
И, может быть, Ирма дана мне именно для того, чтобы осчастливить ее долгим и надежным счастьем? Я должен постараться сделать ее счастливой. Вот задача.
Даже не так. Я обязан сделать ее счастливой. В сущности, никто не может мне помешать в этом.
Но тогда – развод. И иного нет выхода.
Ведь если задуматься, в принципе, меня ничто не держит дома.
Сережка? Но он уже вполне себе взрослый и самостоятельный человек. Подозреваю, если мы разведемся, он, скорее всего, даже и не заметит.
Но – привычка… Но страх нового…
Побороть. Начать сначала. Ведь есть ради кого.
Может быть, у меня больше никогда не будет в жизни шанса осчастливить человека.
Так чего ж бояться?
…Скандал с Ольгой начался с порога.
Она предложила ужин. Но я ведь ел в театре и отказался.
– Зачем же я тогда готовила? – спросила она, как мне показалось, зло.
– Я не просил, – ответил я.
И – понеслось. Слова за слово. Слезы, как всегда. Крик.
В перерывах я убегал в туалет, чтобы написать Ирме эсэмэску. Сережки, к счастью, дома не было. Где его носит все время – не понимаю. Но это и не важно. Парень вырос и живет уже сам по себе.
_______________________________________________
– Ну чё? – спросил я Лягу. – Ты мужик или как?
Ляга сидела на своем острове и смотрела на меня выпученными глазами.
Как ни удивительно, всегда, когда я обращался к ней, она смотрела на меня. Верьте – не верьте, как хотите. Но никто не запретит мне думать, будто она меня слышит.
– Будем тебе компанию искать, как считаешь?
Ляга сидела молча и смотрела равнодушно. Нет, правда, когда ее что-то интересовало, она глядела совсем по-другому.
Я глянул на часы – через пять минут мне надо было выходить.
Я решил не тащить с собой в магазин Лягу не только потому, что мне в лом было даже думать о том, как какой-то там продавец будет лазить в нее, чтобы разобраться, мужик она или баба.
Главное: мне неохота было покупать ей друга или подругу. Как-то совсем неохота. Сама мысль о том, что тут, в аквариуме, будут плавать два практически одинаковых существа, была для меня отвратительна.
Но тут я понял, что делаю с Лягой именно то, что всегда пытаются сделать со мной родители, а именно – решить за нее, как ей лучше. Мерзкая история.
Ну что ж… Попробуем посоветоваться с Лягой.
Я посмотрел на Лягу и сказал спокойно:
– Значит, так. Если ты хочешь товарища – сиди, никуда не прыгай. Если не хочешь – прыгай в аквариум. Поняла?
Я глядел на Лягу так внимательно, будто ждал, что она сейчас кивнет мне головой.
