Ляга сидела не двигаясь.
– Хочешь, значит, товарища себе?
Ляга еще посидела немножко, а потом прыгнула в воду, всем своим видом показывая, что я ее достал с этой идиотской проблемой.
Ответ, таким образом, остался неясным.
Когда я подходил к супермаркету, я вдруг врубился, что прямо сейчас надо будет Ирку поцеловать. Эта мысль так шарахнула меня, что я даже остановился.
Надо подойти и так типа небрежно… Обнять и поцеловать…
Или не небрежно?
Сам поцелуй, конечно, не проблема… Но вот как подойти… И руки, например, куда деть?
Я, конечно, пришел первый. Топтался, как слон на лужайке, мучаясь неразрешимой проблемой.
Евсеева опоздала совсем чуть-чуть.
Она подошла и сзади закрыла мне ладонью глаза.
Я развернулся и ткнулся губами в ее губы.
Ирка положила мне руку на затылок, притянула голову к себе, и мы поцеловались по-настоящему.
Мне было очень хорошо, и, одновременно, очень неловко: я боялся, что сейчас какой-нибудь взрослый козел возникнет со своим замечанием и придется орать.
Но никто не обращал на нас внимания.
– А где Ляга? – спросила Ирка, глядя такими глазами, что я даже не сразу понял, про что она спрашивает.
– Я решил ее не мучить. Давай сначала все разузнаем, а потом уже… Давай?
Ирка согласилась:
– Давай.
Она обняла меня за талию, и вот так, в обнимку, мы вошли в магазин.
Идти, прижавшись друг к другу, было неудобно, зато приятно.
– Слушай, – сказал я, пока мы по длинным коридорам супермаркета двигались в сторону зоомагазина. – Но ведь если Ляга будет трахаться, она родит мальков?
– Это проблема меня тоже волнует, – совершенно серьезно ответила Ирка. – После секса может кто-то родиться – это да. И чё?
– Чё, чё… И куда я их дену? Убивать ведь жалко – все-таки дети Ляги.
Узнать Иркино мнение по этому поводу мне не удалось – мы уже вошли в магазин.
Я увидел точно таких же лягушек, и мне стало абсолютно ясно, что я не смогу отличить Лягу от ее подруги или там друга…
– Разумно, – согласилась Ирка, когда я ей про это рассказал. – Давай тогда выясним, как определять пол лягушки, а потом купим ей зелененькую, но другого сорта.
Я возразил:
– Как это – другого сорта? Ты хотела бы жить с обезьяной?
Ирка открыла было рот, но не нашлась, что ответить.
И тогда я ее поцеловал. Просто так. Безо всякой подготовки. Очень захотелось, ну, я и поцеловал.
– И чего делать? – спросила Ирка, чуть отстраняясь от меня, но глядя все тем же невероятным взглядом.
– В кино почапать! – решительно заявил я. – У меня деньги есть!
– Не возражаю, – рассмеялась Ирка и взяла меня за руку.
Мы купили попкорн, колу и билеты на какой-то российский фильм на ближайший сеанс.
Народу в зале было мало.
На экране скучные люди скучно выясняли отношения. Было очевидно, что жить им очень плохо, правда, не совсем понятно почему. Но плохо.
Экранные люди все время скандалили и ругались матом. В сущности, ничего больше они не делали.
Я положил Ирке руку на коленку.
Сверху моей она положила свою ладонь.
Это было очень круто.
Потом она свою руку убрала, и моя освобожденная ладонь погладила ее коленку.
Ирка не возражала.
Моя ладонь продвигалась все выше по ноге, и уже дошла до края юбки.
Ирка не возражала.
Я чуть-чуть залез под юбку и зачем-то сжал ее ногу.
Ирка прильнула к моим губам.
Мы долго не отрывались друг от друга, но тут с экрана раздались характерные звуки – там начался секс.
Мы откинулись в креслах и стали смотреть.
Секс на экране был отвратительный: в каком-то грязном помещении мерзкие люди срывали друг с друга одежды и дышали при этом так тяжело, как будто таскали кирпичи.
– У тебя была женщина? – прошептала мне Ирка на ухо.
Наверное, надо было соврать, чтобы выглядеть классно.
Но у меня не получилось: я отрицательно покачал головой.
Я посмотрел на Ирку, чтобы понять ее реакцию. Но не понял.
Я думал, как бы про то же самое спросить у нее…
«У тебя был мужик?» – звучало как-то совсем пошло.
«Ты девственница?» – просто невозможно.
Но Ирка сама нагнулась ко мне и прошептала:
– Хочу, чтобы ты был первым моим мужчиной.
Мне стало ужасно страшно. В груди образовалось неясное ледяное облако, которое стало распространяться по всему телу, и я испугался, что задохнусь.
Я обхватил Иркину голову руками и как безумный начал ее целовать, совершенно забыв, что мы сидим в кинотеатре.
– Я кончил! – заорал какой-то идиот с экрана.
Мы с Иркой отпрянули друг от друга.
Потом я провожал ее, и мы долго целовались в подъезде, сидя на подоконнике.
Я возвращался домой.
Холодное облако внутри уже давно потеплело. Никогда в жизни мне не было так тепло внутри.
Я вошел домой и понял, что мне ужасно хочется рассказать про то, что со мной происходит.
Мама смотрела телевизор. Отца не было.
Ляга – мой единственный собеседник – дремала на своем острове и совершенно не выказывала желания выслушать мои истории.
Тогда я раскрал компьютер и начал писать.
Конечно, если бы я был настоящий поэт, я бы написал что-нибудь лирическое типа: я помню чудное мгновенье, здрасьте вам…
Но я же так – побалдеть. Я к своим стихам серьезно не отношусь. Впрочем, к чему я отношусь серьезно? Разве что к Ирке…
Что ты выдумал такое —
Улыбаться невпопад?
Как макбук себя расстроил —
Кто же в этом виноват?
Уходи, спокойный, твердый,
По бездушной мостовой,
Разбивая мордой гордой
Воздух, от жары тугой.
Мимо стен и мимо окон,
Мимо лиц и мимо глаз,
Не заметив наглый локон,
Выставленный напоказ.
Не заметив. Не увидев.
Наплевав. Не оглядясь.
Уходи, возненавидев
Все, что нажил, суетясь.
Мимо —
скучных интересов.
Мимо —
Девочек в дыму.
Ножницами ног разрезав
Тьму.
Ночь подвальная раскрыта:
Ухмыляется заря.
Вот и порвано. Разбито.
Начато.
С нуля.
Почему-то вот такое получилось – про уход.
