Вид у меня, видимо, был задумчивый, потому что Ирма снова расхохоталась.
Она часто смеялась, и мне это нравилось.
– Не бойся ничего, говорю тебе. Настрадался, небось, от нас, баб, и боишься теперь? Понимаю. Как говорится: в нашем колхозе – та же фигня.
Помолчали.
Все-таки это мучительно: отвечать за ошибки всех тех мужиков, которые были у твоей любимой женщины до тебя.
Впрочем, права Ирма: у нее – та же проблема.
Ирма вздохнула:
– Детей у нас с тобой, скорее всего, не будет, мы даны друг другу для удовольствия. И больше ни для чего.
И она опять вздохнула.
Нет, ерунда все эти рассуждения о любви.
Любовь – это счастье. И все. Все!!!
Вот будет у меня такая новая привычка: любовь – это счастье. И я к ней привыкну!
_______________________________________________
Я шел к магазину и старался ни о чем не думать, и, главное, ничего не вспоминать.
Голова была пустая и гулкая. Все, что случилось… О чем не вспоминать – действовало, конечно… Потому что, падла, вспоминалось, блин, все равно. Не хотело забываться.
И еще водка эта… С непривычки… Все время хотелось блевануть. И выпить тоже хотелось. Одновременно.
Водка вспоминалась как отрава, но к ней тянуло. И от этого было не просто фигово, но как-то окончательно фигово. Такой прямо окончательный облом случился. И я совершенно не врубался, как мне из этого квеста выползти.
Я очень хотел выпить. Я так хотел выпить, как никогда в жизни не хотел. Наверное потому, что не знал другого способа отрубиться от жизни.
А что мне еще и оставалось-то делать с этой жизнью, кроме как отрубиться от нее?
Ничего не оставалось.
Магазин стоял на улице…
Идиотская фраза… Не в космосе же висел?
Я хотел сказать, что входом своим магазин смотрел на улицу. Но я подходил к нему как бы с тыла, с черного хода, шел к тем самым дверям, куда продукты завозят.
Двор заканчивался черным входом в магазин.
Господи, как же долго я все объясняю!
Ну, и вот. Во дворе лежал человек. Точнее, не лежал, а сидел, привалившись к дереву.
Я шел мимо него. Прямо совсем близко.
Сначала ноги увидел, а потом уже всего человека.
Это был такой бомж. Типичный. Лицо такое, будто его воздухом надули. Хотя кажется, что парень молодой. Постарше меня совсем ненамного.
Но у бомжей возраста нет, все бомжи – старики почему-то.
Я бы не обратил внимания на этого человека. Но у него из кармана торчало горлышко бутылки.
И я не хотел бутылку красть, я хотел выпить вместе с бомжом. Сначала я – сразу полбанки, а потом – он. А потом поговорить.
Потому что я – типа интеллигент, а он – бомж. И вот интеллигент сидит под деревом с бомжом и плачется на свою жизнь. Круто ведь?
Очень хотелось пожаловаться кому-то на свою жизнь. Не распространяться там про всякие подробности, а вот просто пожаловаться, повздыхать типа.
А кому плакаться-то? Ляга – далеко, а больше некому. А тут – бомж.
Я даже решил, что, если бомж откажется делиться со мной водкой, я ему заплачу.
Я подошел и тронул его за плечо.
Бомж рухнул. Но, прежде чем это случилось, я, как, фокусник, выдернул у него из кармана бутылку, а то бы он ее точно раздавил.
Я решил, что бомж умер. Передо мной лежал труп.
Мне почему-то не становилось страшно – мне становилось прикольно.
Было бы даже странно, если бы после всего этого, что надо забыть, я бы просто поплелся себе домой. Нет. Должно было что-нибудь случиться. И оно случилось.
Бутылка, к счастью, была закупорена: пить из одной бутылки с бомжом я бы вряд ли стал. А тут – все гигиенично.
Я выпил водки. И еще выпил.
Внутри потеплело и успокоилось.
И тогда я подумал, что это не бомж лежит передо мной, а я…
Мой труп лежал передо мной.
Мерзкий и отвратительный.
А каким еще и должен быть труп?
И тогда я решил: ну, все, самое страшное произошло – я умер. Теперь бояться нечего, и можно существовать спокойно.
Я умер, и у меня больше нет никаких воспоминаний. Это самое главное: никаких воспоминаний у меня больше нет.
Просто так представил. Почему нет?
Я даже вздохнул облегченно.
И тут мой труп… зашевелился.
Я нагнулся над человеком.
Человек открыл глаза и поежился от холода.
Мне стало жалко этого бомжа, я снял куртку и накинул на него.
Бомж посмотрел удивленно и начал куртку надевать.
Надел он ее довольно быстро и ловко. Я бы даже сказал: жадно надел. Но на это ушли все его силы – глаза бомжа закрылись, голова упала.
Я осторожно потряс его за плечо.
– Эй, дядька, ты только не умирай тут.
Бомж в ответ простонал что-то неясное.
Я еще выпил водки.
Мир начал покачиваться и радостно уходить из-под ног.
Реальность исчезала.
Мне стало так жарко, что я даже расстегнул пуговицу на рубашке.
«Хорошо, что я отдал ему куртку, а то бы совсем упарился», – подумал я зачем-то.
Это была хорошая мысль, живая, и, главное, не имеющая никакого отношения к воспоминаниям.
Я не хотел смерти этому незнакомому и явно несчастному человеку.
Но было ужасно жаль расставаться с мыслью, что я уже умер.
Мысль эта хоть и не была особо живой, но зато явно спасительной.
– Эй, – я осторожно тронул его плечо.
Бомж не отвечал. Его рука безжизненно упала на землю.
Фраза из дурацкого детектива…
Не важно.
Так это все-таки труп. Мой труп.
Конечно!
Я должен это запомнить – меня больше не существует.
Это важно…
Меня больше нет. Все. Сдох. Конец.
Мне конец.
Можно вздохнуть с облегчением.
Нет никакой прошлой жизни. Нет никаких воспоминаний. Это главное: воспоминаний нет, а значит, ничего и не было. Раз умерло, значит – и не было.
Я достал мобильник и вызвал скорую.
Хлебнув еще водки для храбрости, я снова потряс бомжа.
Он не откликался.
Я не знал, как надо проверять: умер человек или нет.
