В башке ничего не рождалось, кроме усталости.
Но воля почему-то оказывалась сильнее лени. Я понимал, что надо что-то сделать, как-то взбодриться, и тогда я решил пойти в морг Центральной больницы, поглядеть, как обрадуется отец, поняв, что я не сдох, точнее – сдох не я.
А там посмотрим, чего делать.
Морг Центральной больницы находился недалеко. Пока шагал, проветрился немножко, но котелок лучше варить не стал.
Отца я увидел сразу, как только подошел.
Он стоял у входа в морг, нервно перебирая руками.
Мне захотелось броситься к нему и закричать:
– Папа, я здесь!
Но я не бросился. И не крикнул.
Спрятался за деревьями и глядел на происходящее.
Из двери морга вышел человек в белом халате, пожал отцу руку и придержал дверь, приглашая отца войти.
Моего папу приглашали зайти в морг, посмотреть на труп сына, который в это время стоял за деревьями и наблюдал за происходящим.
Честно говоря, что-то классное, во всяком случае – необычное, было во всей этой истории.
Отец вошел буквально на секунду.
Было ощущение, что даже не вошел, а лишь заглянул в морг и тут же вылетел обратно.
У него было лицо…
Глядя на него, я понял, что значит выражение: «на человеке нет лица».
Мне стало его жаль. Жалость – чувство, которое я не испытывал к отцу никогда.
Отец схватил телефон и дрожащими руками – я никогда не видел, чтобы руки у отца дрожали, – начал набирать номер.
Он звонил маме.
Он рыдал и звонил маме.
До меня доносились только обрывки слов:
– Он… Да… Точно… Куртка его… Да… И паспорт… Обворовали… Даже часов нет… Какая разница… Еду… Да… Похороны… В закрытом гробу… Лицо разбито… Да.. Видел… Да… Там похоронный агент… Да… Вскрытие сегодня… Да. Оно покажет причину смерти … Да… Все. Успокойся!
Он врал маме! Он ничего не видел. Ничего!
Он даже не стал меня опознавать!
Он так легко смирился с тем, что я умер! Испугался посмотреть в лицо трупа! Не захотел убедиться, что я – это не я!
Мой отец…
Он решил, что куртка – это я! Он так решил!
Он не бросился к трупу в последней надежде! Не захотел посмотреть мне в лицо! Не захотел увидеть мертвое лицо сына!
Он испугался! Мой отец!
Даже не подошел. Не приблизился! Увидел мою куртку и утек трусливо.
Этим санитарам морга все по фигу – понятно. Как и большинство в этой стране, они выполняют формальности.
Но он-то! Отец! И еще маме врет, что видел труп сына!
Мой труп он видел… Козел!
Как можно было не подойти? Не поцеловать меня? Не погладить?
Как отец – отец, блин! – мог не почувствовать, что этот мерзкий бомж – совсем не я?
Это как же надо любить себя и не любить меня, чтобы даже не подойти? Не потрогать? Не поплакать над своим сыном?
Вот и мучайся теперь, папочка дорогой. Хеппи-энд откладывается. Сам виноват.
Нормально?
Он мгновенно смирился с тем, что его сын умер. Враз! Словно ждал этого.
Маму жалко, конечно… Очень жалко…
Я почувствовал внезапное желание закурить. Никогда такого не было, и вдруг…
Мама…
Сама виновата. Кто ее заставлял выходить замуж за такого урода и жить с ним?
Даже не посмотрел. Не подошел. Не упал в обморок около моего трупа.
Заглянул. Занервничал. И пошел маме звонить, плакаться.
Я даже не заметил, как мой козлиный папаша ушел.
Я вышел из укрытия, сел на лавку. Посмотрел в небо для большей красоты страданий.
И тут только до меня дошло, что ведь все узнают, что я умер. Все они про это узнают! И все они придут меня хоронить.
Я смогу посмотреть на собственные похороны и послушать речи, в которых все эти придурки будут меня хвалить!
Вот это по-настоящему круто!
Ирка, небось, придет – рыдать будет. И учителя эти.
– Ах, мы не разглядели! Ах, мы не поняли! Ах, мы не уберегли!
Чудесно!
Я осуществлю мечту идиотов: посмотреть, как страдают о тебе люди на твоих похоронах и услышать, какие красивые слова о тебе говорят.
А потом появлюсь эдак величественно.
Такая, значит, картина.
Все смотрят на закрытый гроб, где типа лежу я, а я неожиданно красиво выхожу из-за деревьев и спрашиваю эдак небрежно:
– Что случилось?
Супер!
Оставалась одна проблема: как провести время до собственных похорон.
И тут я вспомнил про Лягу!
Мало того, что она скучает без меня, так она ведь ничего не ела. А если мои придурковатые предки ее обнаружили – могли же просто вышвырнуть.
Какой ужас!
Блин, что же делать?
Выход оставался один: идти к дому и ждать, пока родители уйдут.
Можно, конечно, попробовать их как-то выманить, но это очень тягомотная история: надо доставать чужой телефон, менять голос… Только в крайнем случае.
Когда умерла бабушка, я еще был совсем маленький. Но я помню, что похороны – это куча разных дел. Надо собирать всякие бумажки, устраивать поминки. Наверняка они из дома выйдут, и тогда я заберу Лягу.
Парень без паспорта, но с лягушкой в руках будет бродить по городу в ожидании собственных похорон. Чудесная картина. Мне нравится.
_______________________________________________
Мой Сережка, которого я считал счастливым человеком…
Теперь его нет. И зачем это? Зачем все?
Он лежал в гробу такой беспомощный, такой маленький, в этой курточке.
Лицо все разбитое. В крови…
Патологоанатом сказал:
– У вашего сына алкогольная интоксикация. Сильное алкогольное отравление. У молодых так бывает. Давно пьет?
Я и не знал, что Сережка пьет. Как выясняется, я вообще не знал, как он жил.
Как так случилось?
В одном доме, вроде, жили. И не знал. Упустил.
Не могу поверить, будто все это происходит на самом деле.
Не могу!
Этого не может быть.
Быть этого не может.
Зачем я все это говорю?
Не могу не говорить.
Но зачем?
Ольге вызывали скорую. Хотели забрать в больницу.
