Она отказалась. Сказала, что надо что-то делать. В ней открылась энергия. Пошла в магазин за водкой.
А я пойду встречаться с похоронным агентом, который отдаст мне справку о смерти моего сына.
Не хочу звать похоронного агента домой. Пойду встречаться.
Справка о смерти моего сына.
Зачем теперь это все?
Зачем?
_______________________________________________
Ох, как мне все это нравилось!
Может, я, конечно, гад и сволочь. Но меня все это сильно прикалывало.
Я прятался во дворе, чтобы меня не увидел кто-нибудь из соседей.
Оказалось, что напротив нашего подъезда есть трансформаторная будка. Я ее никогда раньше не замечал.
Спрятался за нее – ждать.
Это было прикольно: как будто я – разведчик или шпион из фильма.
Сначала из подъезда появилась мама. Она шла спокойно и уверенно.
У меня возникло минутное желание броситься к ней. Но я сдержался. Раз она живет с мужчиной, для которого куртка и человек – это одно и то же, то пусть себе пострадает немножко, пока я буду свои похороны разглядывать.
На домашнем телефоне автоответчика не было. Я набрал номер, чтобы понять: дома ли отец.
Отец взял трубку.
Я отрубился и начал думать, что бы такое придумать, чтобы выманить отца из дома.
Думал я, видимо, слишком долго, отец сам вышел.
Шагал он легко, стремительно, как человек, у которого есть какое-то важное дело.
Я огляделся по сторонам, как шпион, выглядывающий – нет ли за ним хвоста, и, почему-то пригнувшись, юркнул в подъезд.
Это, конечно, прикольно: ходить по собственной квартире, как вор, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь лифта.
Первым делом я бросился к Ляге.
Как ни в чем не бывало, она сидела на острове и как будто ждала меня.
Ее никто не заметил!
Предки ведь наверняка заходили в мою комнату, плакали там типа «ах, ах, ах… Наш бедный сын… Наш бедный сын…»
А лягушку не заметили. Как такое может быть?
Они, наверное, могут замечать только то, что хотят. Как отец в морге.
Я дал Ляге еды и пошел собираться.
Надо было взять макбук. Я был уверен, что родители не заметят его исчезновения. Они когда-то купили мне его и благополучно забыли о его существовании.
Взял рюкзак, с которым ходил в школу, вытряс в ящик стола все учебники и тетради, положил макбук.
Что еще?
Зарядник для него и для телефона.
Для телефона? Зачем? Пока я труп, я не могу никому звонить.
Хотя…
– Здравствуйте… Я звоню вам с того света… Как вы тут поживаете?
Нет, это перебор.
Так. Зарядник для макбука.
Пошел на кухню, достал из холодильника бутылку кефира, из хлебницы – половинку начавшего плесневеть батона. Из шкафа достал пачку печенья. С едой, как всегда, было не очень.
Отсутствие еды, как и ее присутствие, не замечает никто.
Что еще?
Деньги.
Немножко у меня есть, но надо бы еще.
Начал лазить по карманам родительской одежды и кое-чего наскреб. Особенно у отца. Мама-то – бухгалтер, у нее особое отношение к деньгам, а отец более безалаберный.
Я совершенно не понимал, ни где буду ночевать, ни куда пойду. И это было чудесно: воля – она воля и есть.
Я вошел в свою комнату, огляделся.
Взял, на всякий случай, блокнот и ручку.
Что еще?
И тут скрипнула дверь. Родители. Вернулись оба.
Я стоял в своей комнате не дыша.
– Пойдем чаю попьем, – сказала мама.
– Ага, – ответил отец.
Они, видимо, купили водки. На мои похороны. Я слышал характерный звон.
Мама сказала:
– Поставь за холодильник. Там есть место как раз.
Сердце колотилось, как тогда у Ирки.
Не думать про это, не думать…
Из крана заурчала вода. Дзинькнула крышка заварного чайника – мама собиралась заваривать чай.
Еще легкий, короткий звон – это отец положил на стол чайные ложки.
– Там печенье должно быть в шкафу, – вздохнула мама.
Скрипнула дверь шкафа… Сколько я помню себя, она всегда скрипела.
– Нету, – вздохнул отец.
– Значит, съела и не заметила. Как во сне живу. Не могу поверить в реальность происходящего.
– Я тоже.
Заурчала вода – налили кипяток в заварной чайник.
Сейчас мама скажет: «Пусть минут пять постоит. Заварится».
– Пусть минут пять постоит. Заварится, – вздохнула мама.
Они не говорили – они обменивались вздохами. Это было грустно.
И тут у отца зазвонил мобильник.
– Да, – сказал он. – Конечно. Как это готовиться? Что вы говорите такое? Да. Да. Я знаю, что Земское. Спасибо.
Стало тихо. Недолго. Но как-то очень тихо. Совсем.
Потом мама вздохнула:
– Кто это?
– Следователь. Он сказал, что следов насильственной смерти не обнаружено.
– Ты же говорил: лицо в крови…
– Он сам упал.
– А от чего умер наш мальчик?
– Алкогольная интоксикация.
– Он же не пил совсем!
– Так бывает, когда человек не пьет, а потом много выпьет.
Какой же мой отец козел! Какой же он мерзкий козел!
– Сказали, что я не могу его увидеть. Лицо разбито.
– Ты звонила туда?
– Ходила.
– Послезавтра похороны.
– Так быстро?
– А там выходные, праздники. Они просили быстрей. Ты знаешь, может, это и к лучшему… А то разговоры все эти: мальчишка упился, умер… Зачем это?
– Но я хочу его видеть! – робко сказала мама.
– Это невозможно, – сказал отец без всякого вздоха. – Давай без истерик, ладно?
И снова рухнула тишина.
Отец опять вздохнул:
– Ты знаешь, это… Я дома останусь… Ну, я тут… Это…
– Конечно…
– Мне кажется, что со смертью Сережки… Как-то все… Как я уйду из дома, где он жил? И вообще… Как мы теперь порознь? Как?..
– Не надо, – вздохнула мама. И потом повторила твердо. – Не надо про все. Не надо. Это такая ерунда сейчас. Ерунда такая.
