Я люблю делить дорогу с мамой – мы почти никогда не ругаемся и даже спорим вполне мирно. Когда проезжали мимо Талицы, зашёл разговор о преимуществах талицкой молочной промышленности перед ирбитской. Мама горой стояла за Ирбит, а я доказывала, что Талица всё-таки лучше, хоть и дороже, и в тот самый момент мы обе почувствовали, что машина едет совсем не так, как раньше. Если бы она была человеком, я сказала бы, что она вдруг резко захромала на правую ногу.
С машиной у нас отношения трепетные, переходящие с моей стороны в нечто вроде обожания и повышенной тревожности. Если в машине вдруг что-то стучит не так, как надо, я тут же бью тревогу.
Мы вылезли из машины – и увидели, что заднее правое колесо лежит на земле ровной тряпочкой.
– Ещё минута, – сказала мама, – и улетели бы в кювет. Лежали бы там, присыпанные грибами да ягодами.
И книгами, подумала я.
В списке моих умений можно найти самые неожиданные, но менять колёса я не умею. И повода научиться не было – за те двадцать лет, что я за рулём, ни одно колесо не пострадало.
Мы с мамой стояли на обочине, как давешние труженики леса, и осознавали новую злополуку… Рядом проносились на полной скорости счастливые обладатели целых колёс, резко гудели фуры, шептались, хихикая, сосны. Как вдруг рядом с нами притормозил поношенный джип. Водитель, в отличие от своей машины, был совсем ещё не старый. Видно было, что он торопится, что мы со своим колесом-тряпочкой ему совсем некстати, но он остановился, открыл багажник в поисках нужных инструментов – и оттуда посыпались вещи. В основном это был детский транспорт: какие-то санки, коляски, ледянки, самокаты – все четыре сезона в одной машине. Наш спаситель чертыхнулся, начал разгребать эту кучу, с трудом нашёл, что искал, – и пошёл теперь уже к нашей машине, за запаской. Мама уже выгрузила книги, грибы и ягоды из багажника, и вообще мы с ней всячески проявляли готовность помогать и участвовать в спасательной операции. Мама даже завела с водителем подобие светской беседы, но он вежливо посоветовал заняться лучше сбором камней, которые он будет подкладывать под другие колёса, чтобы машина не завалилась набок. Мы с радостью стали подбирать камни – как древние египтяне или муравьи, выкладывали их на обочине, а спаситель придирчиво отбирал подходящие. Потом он поднял машину домкратом, поменял колесо и строго велел мне ехать до самого города «не больше восьмидесяти». Я бы и сама могла об этом догадаться, глядя на запаску – она выглядела намного тоньше других колёс и чем-то напоминала протез.
От денег наш спаситель отказался, хотя мы совали ему их с усердием, достойным лучшего применения. И уехал, не дослушав горячих слов благодарности. Я вспомнила, как болгары отвечают на «спасибо» – «няма за какво». (Я тогда учила болгарский язык, поэтому он и всплывал у меня в памяти кстати и некстати.)
– Ой, ну слава богу, малой кровью отделались, – сказала мама, когда мы медленно выехали с обочины. Я с этой обочиной уже сроднилась, молчала – ждала третьей злополуки. Решила, что дождалась, когда где-то в районе Богдановича меня стали прижимать к обочине сзади – водитель так моргал фарами, что я с перепугу съехала (подумала, вдруг снова колесо – тряпочкой?), остановилась. А из машины-преследователя к нам бежал с огромным ключом в руке давешний спаситель – убей не пойму, как он оказался позади нас, если так бодро стартовал возле Талицы?..
– Не нравится мне, как ты едешь, – сказал спаситель и снова стал что-то подкручивать и подкачивать в нашей протезной запаске. Только когда он остался более-менее доволен результатом, мне разрешили ехать дальше. Но теперь я уже ничего не боялась – чувствовала, что нас до самого города ведёт моя удача. Везение на людей, с которым я родилась, ехало по пятам – а я ценю его и храню, как лучший из подарков, на которые способна жизнь. В самые тяжёлые минуты рядом со мной появляется тот, кто протягивает руку – и вытаскивает из ямы, куда провалилась уже, кажется, по уши.
– Мы ведь даже имя его не спросили! – спохватилась мама на подъезде к Екатеринбургу.
– Алексей? – предположила я.
– По-моему, Александр ему больше подходит.
– Хорошо, пусть будет Александр. Но в Тюмень я больше не поеду.
Я действительно не хотела больше ехать той дорогой, где незаметно появляются дорожные знаки и гвозди (в автосервисе сказали, что колесо проткнуто гвоздём аж в двух местах!). Но тут сестра в очередной раз стала говорить, как ей хочется поехать в Тобольск, – а меня в то самое время искусительно пригласили выступить в местной библиотеке. Воспоминания о коварстве Тюменского тракта к тому времени слегка подёрнулись флёром времени: грузди мы давно съели, чернику сварили – и тоже съели, а встреть я на улице Александра-Алексея, скорее всего, не узнала бы его в лицо, хоть и вспоминала о нём с прежней благодарностью.
* * *
С сестрой мы совершенно не похожи. Она рыжая, я брюнетка. У неё глаза голубые, у меня карие. Она любит собак и английский язык, я предпочитаю котов (одного кота, если уж совсем честно) и французский. Она вегетарианка, а я ем всё, что дадут, кроме борща и чернил каракатицы. Вообще разные люди! Но когда это мешало добросестринским отношениям? В общем, мы заказали номер в тобольской гостинице и двинулись в путь.
– «Тобольск, Тобольск, дощатый скит, Тобольск, дощатый гроб!» – сестра предвкушала встречу с мечтой, грызла сушки «Малютка» и с любопытством вертела головой по сторонам. Тюменский тракт пока что вёл себя прилично, и я решила простить ему давние обиды. Ну, подумаешь, гвоздь или даже два! А про тот знак возле избушки Гагарина я хорошо помню…
В Тобольск прибыли в самый разгар дня. На высоком холме сиял золотыми куполами белый кремль (единственный каменный кремль в Сибири, сказала сестра). Был июль, холм утопал в плюшевой зелени, и где-то поблизости с некоторым сомнением прокукарекал петух.
Наша гостиница стояла на Красной площади – так называется главная площадь Тобольска. Из номера были видны башни кремля. У нас оставалось немного времени до встречи с читателями, и мы быстрым галопом пробежали по этой площади, решив оставить подробную экскурсию на завтра. Сестра купила в ларьке с сувенирами косторезное изделие.
* * *
Встреча с читателями – это как вечеринка с сюрпризом. Кто только не приходит на них – и городские сумасшедшие, и скучающие пенсионеры, и загнанные учительницей литературы школьники, а, например, в городе Франкфурте на все мои «мероприятия» пунктуально являлся мужчина в запотевших очках: он держал в руках пачку моих фотографий, найденных в интернете и добросовестно распечатанных. Я подписала ему каждую фотографию, стараясь не думать о том, что он будет с ними делать.
В Ревде школьник Сайфуллин спросил меня, хорошо ли я помню годы моей юности, а в Перми студентка с неизвестной фамилией поинтересовалась, хочу ли я, чтобы меня вспоминали после смерти. В Тобольске особых сюрпризов не было – ровная встреча с умеренными всплесками и спадами, напоминающая кардиограмму здорового сердца. После непродолжительных аплодисментов мне подарили альманах о Тобольске, потом мы с сестрой выпили по чашке чая с библиотекарями – и на этом деловая часть программы была окончена.
