– А ты думала, будет иначе? Зачем тогда рожала парней?
Подруга моей мамы, одесситка, профессор и мать двоих сыновей, утешала меня в трудную минуту цитатами из городского фольклора:
– В Одессе знаешь как говорят? Плохая девочка хуже плохого мальчика!
Все как бы заранее соглашались с тем, что мои мальчики – плохие, но я-то знала, что они прекрасные, прекрасные, прекрасные, хотя и совершенно невыносимые. В общественном транспорте я иногда делала вид, что это не мои дети. После единственной попытки посетить утренник в детскому саду навсегда завязала с этим делом. Каждый день, сгруппировавшись, ждала звонка от школьной учительницы.
Вы спросите, что делал папа? Ну, он радовался, что у него сыновья. Говорил, что такими и должны быть мальчишки. Раздавал подзатыльники и забывал выдать карманные деньги. По-настоящему переживал, когда старший бросил университет. Взял на работу среднего, когда тому срочно понадобились деньги на новый компьютер. И души не чаял в младшем.
В нём все души не чаяли – такой он был ласковый, мирный, несуетливый. Я иногда честно забывала о том, что у меня есть ещё один ребёнок: набегавшись за старшими, входила в комнату Малыша, где он уже два часа лежал один в своей кроватке. Но не плакал, не жаловался – сосредоточенно играл с погремушкой. Я брала его на руки, он улыбался и жмурился, как котёнок. И никогда не плакал.
Между тем на улице Девочек каждый успел вынести мне соболезнование по поводу рождения третьего сына.
– Ты, главное, не сдавайся! – сказала Женя из квартиры сверху. – На четвёртый раз обязательно повезёт!
Ни верхняя Женя, ни другие соседи – нижние, боковые, ближние и дальние – никогда не поверили бы в то, что я смирилась с жизнью без девочки. Ведь дочь в наше время – это хоть какая-то гарантия того, что о тебе будут заботиться в старости, что ты не умрёшь от одиночества, пытаясь дотянуться до тумбочки, где стоит пресловутый стакан воды (так и умрёшь – с протянутой рукой). То, что раньше было прерогативой сыновей, нынче отошло к дочерям. Рассчитывать на мужчин бессмысленно и несовременно. За последние сорок лет мы так их изнежили и избаловали, что теперь осталось лишь рожать себе подобных и взваливать на хрупкие плечи груз надежд, под которым ломаются мужские хребты.
Гуляя с коляской, где сидел Малыш, разглядывая птичек и бабочек, я размышляла о том, кто лучше – мужчины или женщины? Ведь если мы всерьёз сравниваем мальчиков и девочек, то это сравнение должно развиваться дальше, расти, так сказать, во времени. На улице Девочек мужчин ценили как добытчиков, защитников, ну и просто для того, чтобы были в хозяйстве. Но если требовалось что-то серьёзное, женщины всегда шли за помощью к женщинам.
Я так много думала об этом в то время, что даже обзавелась складкой между бровей, которую мой косметолог назвала заломом. Ещё одна мамина подруга, химик по образованию, посоветовала выбросить из головы всякую дурь:
– Тебе надо абсорбироваться от этих мыслей!
Я «абсорбировалась». Записала старших мальчиков в футбольную секцию, но их выгнали оттуда уже через неделю. Детский спорт сегодня не имеет никакого отношения к педагогике – тренерам нужен результат, а не возня с чужими неуправляемыми отпрысками.
Тут как раз подошло время менять заграничный паспорт – и я поехала в ОВИР, где принимали строго по записи, но очереди клубились и разветвлялись, как кровеносные сосуды на анатомических рисунках.
Старшие сыновья были в детском саду.
От улицы Девочек до улицы Крылова – не ближний свет, поэтому я забрала со стоянки машину и посадила на заднее сиденье Малыша. Пристегнула ремнём безопасности. Дала в руки игрушку – любимого кролика с изжёванным левым ухом. Малыш только начинал говорить – и чаще делал это шёпотом, как будто сам стеснялся своего сильного, не по возрасту, голоса.
Улица Крылова – кривая и узкая – была с обеих сторон оторочена запаркованными машинами. Они тянулись ровными, как пришитые тесёмки, рядами, в которых не имелось ни малейшего просвета. Владельцы автомобилей, вне всякого сомнения, стояли в очереди за новыми паспортами. Мы с Малышом ездили вверх и вниз, сколько могли, но когда времени уже совсем не осталось – я была записана на час ровно, – свернули на газон и поставили машину под окнами пятиэтажного дома.
Здесь надо сказать, что я не верю ни в проклятия, ни в гороскопы, ни в колдовство, ни в магию. Я их никогда не трогала, а они – меня. Мы делали вид, что друг друга не существует, и это всех устраивало. До поры до времени. Потому что, как говорит мамина подруга-профессор, всё когда-то случается впервые.
Из окна квартиры на первом этаже выглянула лохматая тётка, окинула нашу машину злобным взглядом – и выразительно произнесла:
– Да будьте вы прокляты!
(Не какое-нибудь вульгарное «вашу мать» или «да задолбали уже», а вполне себе литературное проклятие!)
Я как раз доставала Малыша с заднего сиденья, и тёткино проклятие, отскочив от моего неверия, угодило прямиком в сына.
Тёткины слова меня не слишком расстроили – мало ли сумасшедших обитает в уральских пятиэтажках, да и вообще, как говорит мамина подруга-химик, на каждый чих не наздравствуешься. Пока что я обнаружила, что мы забыли в машине любимого кролика, – поняла это на полпути, но возвращаться не стала. В проклятия я не верила, а вот в плохие приметы – получается, что да.
Малыш сидел у меня на руках и благожелательно разглядывал унылый пейзаж. Я всех своих детей таскала на себе до тех лет, пока могла их поднять и удержать, – и ощущение пустых рук преследует меня до сих пор.
Проклятие следовало за нами по пятам. Просочилось в дверь, которую галантно придержал для нас сезонный таджикский рабочий. Скользнуло в нужный коридор. И, когда я посадила Малыша на диванчик, чтобы занять очередь на получение, оно уселось с ним рядом, как заботливая старшая сестра, которой у моего сына не было.
Передо мной стояли всего лишь два человека, записанных на то же время. Я повернулась к Малышу, чтобы он видел, что я здесь, в очереди, и не волновался – и в тот самый момент мой никогда не плачущий сын вдруг зашёлся в крике.
Потом он посинел и начал задыхаться.
Я бросила прямо на пол сумку, где лежали документы, совсем недавно казавшиеся такими важными. Подбежала к Малышу:
– Ты что-то проглотил?
Он кивнул и захрипел с новой силой.
На диванчике в ОВИРе валялись гвоздик и разогнутая скрепка – гвоздик Малыш сунул в нос, а скрепку проглотил так, что она встала на распорку в трахее.
Всё это я узнала потом. А тогда стояла посреди зала беспомощным соляным столпом, и вокруг меня клубились какие-то люди. В основном это были мужчины. Один, судя по всему, подобрал мою сумку с пола и получил паспорт в окошечке (позднее я нашла его в сумке) безо всякой доверенности. Другой вызвал «скорую». Третий орал на меня, чтобы я взяла себя в руки и перестала рыдать. Четвёртый дрожащими руками дал Малышу свой дорогущий телефон, пытаясь отвлечь его какой-то игрой – чтобы цветные компьютерные человечки остановили в дороге проклятие и смерть.
