Было видно, что Борька рад встрече – ведь и было чем хвастануть. Служил он теперь в крупном издательстве, выпускающем экспортные календари с молодыми актрисками в соболях и чернобурках и огромными, как кубки, хрустальными вазами с черной икрой и знаменитыми якутскими бриллиантами.
Словно невзначай, Борька обмолвился и про командировки.
– Вот, – словно извиняясь, сказал он, – только из Праги. Ну и город, скажу я тебе! Не город – волшебная сказка.
После красочных рассказов – о себе:
– Женат, а как же. Жена красавица, Ладой зовут, представляешь? – Это было подчеркнуто: не просто красавица, а еще и Лада. Все не просто так было у Борьки, это понятно. Лада жена и «Лада» машина. – Третья модель, цвет – серый металлик, прикинь? – Борька замолчал, ожидая реакции.
Иван с трудом выдавил:
– О, поздравляю!
Подбодрившись, Борька с воодушевлением подхватился дальше:
– Кооперативная хата, дача. Дача тестя, врать не буду. Детей пока нет, но планируем. А пока живем для себя. В отпуск, кстати, ездили на Золотые Пески.
«Ну и дурак!» – подумал Иван. Все эти «кстати», «ну как тебе» и «прикинь» его здорово утомили. Можно подумать, что все эти «прелести» являлись достижениями самого Борьки. Но преподнесено это было именно так.
– А как у тебя? – вяло спросил Борька, не ожидая услышать ничего хорошего, по виду же все сразу понятно. К тому же он был не из тех, кого интересовала чужая жизнь – здесь он сразу терял интерес.
– Нормально, – отозвался Иван. – А будет еще лучше.
Этим и было все сказано. Но вряд ли Семенов понял – он всегда был туповат.
Уже прощались, как Борька вспомнил, оживился, и в его хитрых заплывших глазках зажегся огонек.
– Кстати!
Опять это «кстати». «Что еще не рассказал, чем еще не хвастанул?» – с тоской подумал Иван.
Но оказалось все грустно. Последнее «кстати» было ужасным – Борька поведал, что Майя покончила с собой.
– Как? – Иван вскрикнул, и на них обернулись. – Ты что? Как такое возможно?
Борька расправил плечи и скорбно вздохнул:
– Как, как? Жизнь, Ваня! Жизнь. – Он всем видом пытался продемонстрировать наличие жизненного опыта и искушенности. – Вот так! Надела шубку с капюшоном. Сам понимаешь для чего. И шагнула в окно.
– Господи, да не может быть! – бормотал ошарашенный Иван. – Она так любила жизнь! Так ценила свои… удовольствия! Да она вся была сама жизнь! Нет, невозможно!
Но Борьке уже наскучило говорить на невеселую тему, и он, не скрывая раздражения и тоски, вяло зевнул и посмотрел на часы.
– Ценила, любила. А потом, видать, разлюбила! К мужу приперлась, а там у него семья и дети, кажется, двое. А она-то родить ему не смогла. Так вот, – Борька снова зевнул, – посмотрела она на эту семейку – и тю-тю обратно в Москву. Приехала домой – и вот. «Смысла в жизни больше не вижу, – так в записке посмертной и написала. – Винить в моей смерти некого, но все меня предали». В общем, что-то вроде того, – скучающе повторил он и тут же оживился: – А у тебя с ней ведь было, а? Помню, помню! – И пригрозил шутливо пальцем.
Иван не ответил, скупо кивнул и бросил:
– Пока! Счастливо тебе.
И, позабыв про творог, быстро зашагал к выходу.
Отойдя на приличное расстояние – не дай бог снова нарваться на этого везунчика и хвастуна, – сел на скамейку и дрожащими пальцами достал сигарету.
На душе было тошно. Майя, Майя! Что ты наделала? Нет, все можно понять! Но чтобы так? Что за жизнь? Почему?
Погано было на сердце, чувствовал и свою вину. А впрочем, чем он виноват? Мальчишка, совсем зеленый пацан. Все сделала она и только она. А он, да, согласился. А как от такого откажешься? Но утешения не помогли – долго еще было тошно. Ну а потом… Потом все, конечно, забылось. Теперь была сегодняшняя жизнь. Что вспоминать прошлую?
Ленинград
И снова Ленинград. В тот год, когда Иван встретил Алену, ему показалось, этот прекрасный, величественный, хмурый и дождливый город стал и его судьбой. А ведь познакомился он с ней в Москве. Как говорится, свела судьба.
Это был май, зеленый и юный, пахнувший молодой свежей зеленью, такой долгожданный после долгой, снежной зимы. Замученный городской люд в первые теплые выходные с радостью вывалился на улицы и площади, оккупировал парки и близлежащие лесные массивы, и отовсюду неслись запахи угля и жареного мяса, перебивающие сладкие ароматы черемухи и цветущей липы.
Был выходной, воскресенье, и Иван бесцельно шатался по центру, шел по бульварам – Рождественскому, Страстному, Тверскому.
У кинотеатра «Россия» купил мороженое и с радостью плюхнулся на скамейку напротив бронзового Александра Сергеича.
Мимо него не шла – валила – густая толпа. В «России» показывали новый фильм. В кассе, конечно, билетов не было. В кино между тем хотелось, и Иван подумал о лишнем билетике, хотя шансов, что повезет, было не много: толпа страждущих караулила свое зыбкое везенье у входа.
На соседней скамейке сидела девушка в белом платье – тоненькая, хрупкая, в больших, на пол-лица, темных очках. Он посмотрел на нее и удивился: надо же, какие волосы! И вправду, волосы у нее были удивительные – светло-русые, блестящие, с переливом, заплетенные в тугую, даже на вид тяжелую косу. Такие волосы, а уж коса и подавно, теперь были большой редкостью. Девицы безжалостно отрезали длинные волосы – в моду входили короткие стрижки.
Девушка в белом – так Иван ее обозначил – обернулась и посмотрела на него, но тут же поджала губы и отвернулась.
«Все понятно, – решил он, – ждет кавалера. Интересно, какого цвета у нее глаза? Наверное, голубые. Ну или серые – у пепельных блондинок глаза всегда светлые». Он доел мороженое, но со скамейки не встал – ему, совсем не любопытному, стало очень интересно, кого ждет девушка в белом. Но к ней никто не торопился – она заметно нервничала, поглядывала на часы, громко вздыхала и оглядывалась, выискивая кого-то в толпе.
Он, стараясь быть незаметным, продолжал рассматривать ее. Вдруг она резко встала, нервно одернула платье и подошла к нему.
– Послушайте! – Тон был резкий и требовательный. – У вас двушка есть позвонить? А лучше две или три, автоматы глотают как удавы! – И вдруг ее лицо искривилось, и она горько всхлипнула.
«Ну все понятно! Парень коварно ее обманул и не пришел, а теперь она хочет достать его по телефону. Ни чести, ни гордости – ну не пришел, наколол, чего звонить-то, бегать за ним? А ведь такая красотка!»
– У вас что-то случилось? – усмехнулся Иван. – Что, кавалер не пришел?
Девушка замерла и сняла очки. Глаза у нее были черными, вот чудеса! Не карими, а именно черными, как южная ночь. В них почти растворился зрачок.
– Да как вы… – Она задохнулась от его наглости. – Да что вы себе позволяете? Как вы вообще смеете! Какой кавалер? Какой «не пришел»? Да стала бы я! – Резко развернувшись и гордо и обиженно вскинув голову, она быстро пошла вперед.
