«Надо что-то ответить, – лихорадочно думал он. – Что-то веское, правильное, убедительное, чтобы она поняла. Что-то резкое, жесткое. Человек же она, в конце-то концов! Но… Она же права. По большому счету – права! Как бы все это ни было ужасно».
– Хорошо, – прохрипел он. – Я тебя понял. Я смогу его увидеть? Хотя бы издали?
Алена раздумывала. Ему эти секунды показались часами. Наконец он услышал ответ:
– Ладно. Согласна. Завтра в пять в Летнем. По выходным мы там гуляем. Посмотришь, так и быть. Но, Иван, если только ты…
– Я понял! – выкрикнул он. – Завтра в пять.
Ночевал Иван на вокзале, а на следующий день бродил по Невскому, пару раз зашел в кафе, съел пару любимых когда-то пышек, выпил сладкого кофе из граненого стакана, заглянул в книжный, там, как всегда, ничего не было, но урвал Солоухина, чему очень обрадовался. Время тянулось немыслимо медленно, стекало как густой мед с ложки. В сад он пришел почти за час и, чтобы быть незаметным, сел на отдаленную скамейку и стал ждать сына.
Они появились вовремя, его бывшая жена и сын.
Иван привстал, чтобы получше разглядеть Илюшу, но расстояние между ними было немыслимо огромным, а ближе подойти он не решился.
Он видел Илюшину кудрявую светлую челку, торчащую из-под вязаной шапки, совсем такую, как у него в детстве. Тонкое узкое лицо, темные брови. Глаза? Он не мог разглядеть цвет глаз – остались ли они такими же синими, громовскими? Но какая, в сущности, разница? Илюша был довольно высоким – или Ивану так казалось? Что он понимал в росте семилетних детей? Нет, кажется, все-таки парень он крупный, высокий. Да и есть в кого. Коричневая куртка на меху, валенки. Пестрые рукавицы.
Илья и Алена сели на скамейку почти напротив, и он поймал настороженный взгляд жены. В благодарность осторожно кивнул. Она не ответила на его приветствие, отвернулась и поправила на мальчике шапку. Тот что-то говорил ей, похоже, торопил уйти, тянул за руку – в саду ему было скучно. Но Алена смотрела на часы и благородно тянула время. Илюша капризничал, и Алена все-таки поднялась со скамьи и, взяв его за руку, не глядя на Ивана, быстро пошла к выходу.
Он резко встал, готовый бежать вслед за ними, но, сделав шаг, остановился. Зачем? Он не может догнать их, схватить в охапку сына, уткнуться ему в волосы, вдохнуть его запах, почувствовать его тонкую спину, ощутить под рукой острые мальчишеские лопатки.
Не может – он обещал.
Иван снова сел на скамейку, опустил голову, закрыл лицо руками и завыл. Ему было абсолютно все равно, что подумают о нем проходящие мимо люди – аккуратные, чистенькие старушки с палочками, истинные петербурженки, гуляющие поблизости бабушки с внуками, пара алкашей, притулившихся на дальних скамейках и осторожно, даже стыдливо, разливающих свою чекушку по граненым стаканам. Ему было все равно. И еще ему было очень горько.
Спустя полчаса он шел по Невскому, не замечая внезапно повалившего густого снега. Шел долго, пока не замерз и не почувствовал, что сильно промокли ноги. «Не хватает еще заболеть, – подумал он, – и куда я тогда?» Он зашел в булочную и встал за дверью у выхода – через стекло было видно, что метель расходится и усиливается и змеящаяся поземка стелется по тротуару.
Он прислонился к стене, прикрыл глаза и почувствовал, что сильно дрожит.
Вдруг он услышал:
– Ваня? Иван?
Он вздрогнул, открыл глаза и оглянулся – кто может его окликнуть, кто может узнать? Да мало ли Иванов в городе?
Но именно к нему торопилась невысокая, полноватая прихрамывающая женщина. Она резво и настойчиво, даже нахально, пробиралась сквозь густо набежавшую, прячущуюся от внезапной стихии толпу – время было послерабочее и народу в булочной собралось полно. И только когда она почти вплотную подошла к нему и тихо повторила:
– Иван, ты?
Он понял:
– Нонна Сергеевна! Вы?
– Вот так встреча! – не веря своим глазам, качала головой Нонна. – Нет, ну ты подумай, а? Ты здесь, в Ленинграде? Вернулся? И правильно! А где живешь? Ой, извини, бестактная я все-таки баба! Но как ты, что, Ваня? – повторяла она. – Прости бога ради. Не хочешь – не говори!
– Я не здесь, – объяснил он. – В смысле – не в Ленинграде. Приехал на пару дней по делам.
– А где ты теперь живешь? – удивилась она. – Снова в Москве?
– Да нигде я, Нонна Сергеевна, нигде не живу, если честно. Был у отца с мачехой. Уехал – сколько можно обременять хороших людей? В общем, транзитный пассажир – то там, то здесь. Ну, это пока, я надеюсь. В смысле – сейчас, сегодня.
– Значит… Ну так я и думала. Я вообще думала о тебе, вспоминала – как ты и что. У отца не прижился?
– Да нет, там все было нормально. Но это чужая жизнь. А мне нужна моя, понимаете?
– Понимаю, как не понять? – отозвалась Нонна и решительно заявила: – Ну а сейчас ко мне! И без разговоров, слышишь? Ты же знаешь – это со мной не проходит! – засмеялась она. – К тому же высушить тебя надо, кому ты такой, – она окинула его взглядом и повторила: – Кому ты такой, Ваня, нужен? Дрожишь, как пес подзаборный.
– Да я никакой никому не нужен, Нонна Сергеевна. Вот в чем проблема, – усмехнулся он.
Она решительно взяла его за руку и потащила на улицу.
Метель не унималась – мело так, что ничего не было видно на расстоянии в пару метров. Нонна не обращала на это внимания – остановилась у кромки поребрика и подняла руку, чтобы поймать такси.
Опомнился Иван только в машине и стал сопротивляться, требовать, чтобы таксист остановил. Тот сильно разнервничался, но бурный монолог «захваченного в плен» был решительно прерван Нонной. Таксист, увидев в ней главную, успокоился и перестал испуганно поглядывать на Ивана в зеркало заднего вида.
«Зачем? Зачем я к ней еду? Обсохнуть? Смешно. У нее семья, своя жизнь. В конце концов, мы чужие, случайные люди. И зачем ей эти лишние хлопоты? Жалость! Опять эта дурацкая жалость! Всем меня жалко – ясное дело, калека! И я опять в тягость и опять утруждаю хороших людей. Ладно, сбегу. На вокзал, а там… А что, собственно, там? А там все решу, что-нибудь да придумаю. Может, в Москву. Да, в Москву. Только зачем? И к кому?»
Машина остановилась у типовой девятиэтажки, которыми плотно был усеян окраинный район. Он медлил, и Нонна, заподозрив неладное, первой вышла из машины и открыла заднюю дверцу:
– Ну что застыл? Давай вылезай! И, кстати! Не вздумай сбежать, все равно догоню! Забыл, какая я шустрая?
Иван выдавил из себя улыбку:
– Припоминаю. – И медленно вылез, а куда деваться?
Словно мальчика-детсадовца, Нонна крепко схватила его под локоть и потащила к подъезду. Рука хирурга, не вырваться. Да и не хотелось, если по-честному, потому что было зябко. «Нет, все-таки заболеваю, – подумал Иван. – Вот ведь влип». И еще было страшно. Страшно снова остаться наедине с собой.
