Не везло, если моросил дождь – тогда пляж пустовал.
Ася чувствовала себя совершенно счастливой: она приносит в дом деньги, пусть небольшие, но настоящие! Себе ничего не покупала, жалела. А вот матери купила шелковую косынку в алых маках и розовую помаду у цыганок на пляже. А Ивану – голубую рубашку в полоску, как раз к его синим глазам.
Кое-что Ася утаивала и понемногу копила. На что – пока не понимала. Но знала, что пригодятся.
Однажды тихо спросила Ивана:
– А ты… женишься на мамке, дядь Вань?
Он удивился, смутился:
– А зачем, Аська? Нам же и так… неплохо.
Ася разочарованно вздохнула:
– Тогда бы… ты был моим батей.
– А сейчас? – дрогнувшим голосом спросил он.
– А сейчас ты дядя Ваня, – обиженно отрезала девочка.
В одну из их ночей он коротко и скупо рассказал Любке про сына. О том, как тоскует о нем, как мечтает его увидеть.
Любка жестко отрезала:
– Забудь! Права твоя бывшая. Хоть и стерва, а права. Парень тебя не знает, отцом называет другого, причем с самого детства. И вот ты являешься – здрасте вам! Я ваш, так сказать, родной папаша! А не боишься, что парень спросит: «А где ты был, дорогой папаша, все эти годы? Что делал? Алименты чего не платил? И зачем явился? А ты спросил – я в этом нуждаюсь?» Знаем мы таких папаш – встречали.
Иван страшно обиделся на нее:
– Да что ты понимаешь? Мы были в законном браке, не то что ты со своим Андреем. Родили по обоюдному согласию, и я никогда – никогда, слышишь – не отказывался от сына. И Ленка, моя сестра, все время давала им деньги. А в том, что меня отлучили, я ни капли не виноват, сам тогда еле выжил, без работы и без жилья – его я, кстати, оставил как раз сыну.
Любка презрительно хмыкнула – у нее была своя женская обида на мужской пол. И свой личный взгляд. В ту ночь они здорово повздорили, и Любка к нему неделю не приходила.
«Ну и ладно. Перерыв тоже неплохо», – обиженно думал Иван и не смотрел в ее сторону.
* * *
Нинке в Москву он позванивал, конечно. Но именно позванивал – примерно раз в полгода. Голос у Нинки был грустный, потухший.
– Все надоело, Ванечка. Зачем живу, зачем небо копчу?
Он уговаривал ее приехать. Нинка отказывалась:
– Сил нет, желания нет и вообще ничего, Ваня, нет.
Любка сообразила собирать Нинке посылку – персики, груши, виноград, копченая тюлька. А однажды посылка вернулась – адресат выбыл. Коробку вскрывать не стали, сразу выбросили – и так все понятно: гнилье.
Выпил в тот вечер он крепко. Всех было жалко – несчастную Нинку, себя, Любку и Асю.
Паршивое настроение, оттого и тоска.
С сестрой переписывались часто. Ленка подробно рассказывала о девочках, о Петровиче, о новой квартире и, конечно же, о работе. В каждом письме требовала подробностей: как здоровье? Как нога? Иван отписывался сухо. Хвалиться было нечем.
Пейзажи свои любимые Иван по-прежнему писал: шел вечером к морю, раскладывал мольберт – и все забывалось, все отпускало.
Однажды посадил Асю на стул и попробовал лепить. Замочил пластилин в горячей воде, разложил стеки и… испугался. Но пальцы, как ни странно, все помнили – сам удивился.
Асин бюст, точнее – портрет, вышел на удивление точным – чуть склоненная голова, задумчивый и рассеянный взгляд, непослушная прядь волос, падающая на плечо. Ася смотрела на портрет и на могла отвести глаз.
Подошла и Любка. Сначала ошарашенно молчала, а потом усмехнулась и выдала:
– Ну, Иван, ты даешь!
– Нравится? – смутился он.
Любка задумалась:
– Нравится, не нравится… Не знаю. Да, похоже. Аська здесь как живая, даже страшно становится. Но как-то чудно.
И тогда он спросил:
– Попозируешь? Слеплю и тебя, Люба!
С минуту подумав, Любка отказалась:
– Нет, Ваня. Меня не надо. Сейчас не надо. А вот помру – там и слепишь. И на могилке поставишь. Только из мрамора, Вань! И самого белого! – рассмеялась она.
– Дура ты, Любка, – поморщился он. – Ну что ты такое говоришь!
Но сердце отчего-то заныло.
В сентябре начинался бархатный сезон. Разъезжались суетливые, крикливые мамаши с вечно орущими детьми, и на их место прибывали люди спокойные, немолодые.
Были среди них и семейные пары, прожитые годы которых сделали их почти братом и сестрой, так они были похожи. Были и молодящиеся мужички, стыдливо прикрывающие плеши на затылке полотняными кепочками и втягивающие появившиеся животики. Их было два подвида, как шутил Иван, – одинокие и с барышнями.
Разумеется, барышни были моложе своих потрепанных кавалеров. Скромный курортный поселок для любовников был просто раем – здесь можно было не опасаться случайных встреч со знакомыми.
А вторые, те, кого называли одиночками, жадно шарили глазами по сторонам, выискивая подружку на время отпуска.
Эти были неприхотливы, им подошла бы почти любая, лишь бы не самая страшная и не самая старая – всего-то делов на пару недель. Как старые гусаки, те прохаживались по пляжу, выискивая подходящие кандидатуры и пытаясь поймать свое зыбкое, недолгое счастье, или, принаряженные и прифранченные, фланировали по вечернему поселку.
Именно в том сентябре, теплом и нежном, к Ивану подошел один человек.
Иван увидел его боковым зрением, но не обернулся, продолжая работать, – повернешь голову, и тут же начнется дурацкий дежурный разговор: «Ах, какой пейзаж, какая натуральность, какой колорит! Ну вы мастер, батенька! Просто истинный спец – Айвазовский, не побоюсь этого слова! Наверняка самородок! Ах, какие таланты загнивают в наших провинциях!»
Вступать в разговор не хотелось и выслушивать банальности тоже. Иван предпочитал не замечать подобных людей – понимал, что тем скучно, и это один из способов поразвлечься и, конечно же, продемонстрировать познания в живописи.
Но мужчина, подошедший к нему, был несуетлив и немногословен:
– Вижу, вы профессионал. Вижу – учились. Где, не спрашиваю, не интересно. У вас есть еще что-нибудь?
Иван оторвался от мольберта:
– А простите, с какой целью интересуетесь? Простое любопытство?
– И да, и нет. В смысле, и любопытство в том числе. А второе следует из первого – посмотреть и купить. Если понравится. И, конечно, если ваши работы продаются.
Иван оторопел, не зная, как не выдать волнение.
– Купить? – пробормотал он.
Незнакомец удивленно приподнял брови:
– А что вас так удивило? Да, купить, я собираю живопись. Пейзажи, батальные сцены и больше всего – маринистику. Айвазовского в моей коллекции нет – пока нет! – Он поднял указательный палец. – Но есть кое-что интересное. Есть Лагорио, Гриценко. Боголюбов имеется. Крепен небольшой. Коллекция у меня большая, круг наш обширен, и я в нем, поверьте, человек не последний.
