– Тебе – раз. А мне… – Любка нахмурилась и отодвинулась от него. – А мне, знаешь, уже повезло.
Покрасили домик, он приосанился и помолодел. Купили и плиту, и холодильник. Хватило и на новый диван, и на телевизор для Аси. Асе обновки, Любке обновки. Ну и поехали в город – гулять. Ресторан – лучший в городе, кино, Любке золотые сережки, Асе серебряное колечко с крошечной бирюзинкой. На обратной дороге, в автобусе, глядя на своих уснувших девочек, он был счастлив. Счастлив как никогда. Часть денег отправил Ленке в благодарность за Илюшу.
Ася пошла в восьмой класс. Любка по-прежнему настаивала, что после экзаменов Асе нужно идти в училище – «на парикмахера или массажиста, это всегда деньги». Аська начинала яростно спорить, обе входили в раж, и, как всегда, получался скандал. Иван разнимал их, тогда доставалось ему.
Зима выпала на редкость холодной, сырой и промозглой. На берег он не ходил, вечерами занимался с Асей рисунком. Всем своим видом Любка выказывала недовольство и повторяла, что он сбивает девку с правильного пути.
Она ушла с работы – Иван настоял. Денег оставалось совсем немного, было решено экономить, чтобы как-то дожить до весны.
В душе Иван ждал, что объявится Арнольдыч. Понимал, что вряд ли, в сказки он давно не верил, один раз волшебно повезло, имей совесть. Но в глубине души надеялся. Но Арнольдыч не появлялся.
К весне, к Асиным экзаменам, скандалы в семье участились – скандалили снова по поводу Асиного поступления. Иван пробовал уговорить девочку идти в девятый класс, но Ася решительно отказалась – школа осточертела, ни за что не пойду и видеть их всех не могу. «Отстань, дядь Вань!»
Отстал, куда денешься?
Ася сдала экзамены в школе, получила аттестат и через неделю уехала. Точнее, сбежала. Вернувшись с работы, Иван обнаружил два письма под сахарницей – «маме» и «дяде Ване».
Сразу все понял и испугался – что еще выкинула шальная Аська? Куда, засранка, рванула? Кажется, он догадывался.
Так и было.
Дядя Ваня! Я уехала в Питер, поступать в училище Иогансона. Думаю, что вы меня поймете и не обидитесь, что не сказала – боялась, что будете отговаривать. Жить в поселке не хочу и не буду. Учиться на парикмахера тоже. Моя жизнь, и мне решать. Вы так меня и учили. Как устроюсь, напишу. И вообще за меня не волнуйтесь – все у меня будет хорошо, не сомневайтесь! Главное – идти к своей цели и не сворачивать, помните? Я это запомнила крепко. А там поглядим – посмотрим, да, дядь Вань?
Целую вас, ваша Ася.
Не обижайтесь и не сердитесь, ладно?
Иван думал о Любке. Переживал за девочку: совсем ребенок. Нет, она, конечно, взрослая не по годам и многое понимает, досталось ей – будьте любезны. И все-таки… В городе никого у нее нет, да и огромный город ее испугает. Дай бог, чтобы не съел, не сломал. И слава богу, что это Питер, не Москва – в Москве было бы еще труднее, еще жестче. Да и времена сейчас людоедские, Любка права, только здесь, в провинции, и можно отсидеться. Но и Асю он понимает – должна быть у человека мечта? Да и их Аська не из тех, кто идет легким путем. Мятущаяся она душа, и так, увы, будет всегда.
Любка запричитала, заохала, заревела и, разумеется, обвинила во всем его. Да Иван другого и не ожидал. Пытался успокоить ее, угомонить, но Любка хлопнула дверью, и он услышал, как накинула изнутри крючок.
Подумал: ладно, успокоится и разберемся. В конце концов, с бедой надо ночь переспать. Впрочем, какие глупости, разве это беда?
Любка дулась, не разговаривала, еду не готовила и запиралась у себя. Он и не рвался мириться, знал Любкин характер. Пока в себя не придет – не суйся, нарвешься.
Спустя неделю увидел – отходит. Словом, потихоньку помирились. Ну и, как всегда бывает, жизнь потекла дальше, своим чередом.
Письмо от Аси пришло через две недели:
Привет, это я. Добралась нормально, сняла угол у бабушки на Детской, прямо возле училища. Дядь Вань, представляешь, как мне повезло? За угол плачу совсем немного, не переживайте, деньги у меня есть, накопила по-тихому, я ж тот еще жук! На ужин варю пельмени. Хожу в пышечную – это такая вкуснота, язык проглотишь! Мам, я поправилась на три кг! Представляешь? Ты бы меня не узнала – мимо прошла. Сама стала как пышка!
В Русском и Эрмитаже болтаюсь целыми днями, и это такое вот счастье!
Стою перед картинами и думаю, какая я дура, куда я лезу, куда я поперлась и что о себе возомнила? И все-таки я попробую, негоже сейчас сбежать! Питер мне нравится очень. Нет, дядь Вань, ты, конечно, рассказывал! Но разве можно все это передать словами? По ночам стою на набережной и жду, пока поднимут мосты. Аж дыхание перехватывает! А дома, а дворцы? Помнишь наш разговор в ресторане? Да уж! Теперь-то я поняла, что такое дворцы! Ой, мам! Если бы ты это видела! Остолбенела бы, честно! Да и еще – каталась на кораблике по малой Невке, вообще сойти с ума! Всего не запомнить, завела тетрадь и все записываю.
Короче, за меня не волнуйтесь. Буду писать. И вы отвечайте! Как там вообще? В смысле, у вас? Дядь Вань! На берег ходишь? Рисуешь?
Главное, чтобы меня приняли. Там всего-то два года! А как закончу, сразу в Муху! Вот там уже все по-серьезному.
Кстати, по поселку не скучаю ни минуты! А по вам – да.
Все, пока, ваша Аська.
После этого письма даже Любка успокоилась и повеселела. Ну и у Ивана на душе стало полегче.
Писем от Аси ждали как манну небесную: у калитки караулили почтальоншу Надьку, имеющую привычку напиваться по выходным. Когда, часам к девяти вечера, все становилось окончательно ясно – Надюха в очередной раз напилась, Любка бежала на почту.
Но письма приходили крайне редко, увы. В конце августа пришло совсем короткое:
Мам, дядь Вань! Я студентка! Сдала и рисунок – деталь головы Давида, как ты, дядь Вань, и говорил. Живопись вообще фигня – натюрмортики для меня как орехи! А вот с композицией повозилась – взяла бытовой сюжет «Друзья». Конечно, акварель. Короче, пронесло!
Ну вот и все, ваша Ася.
– Ну вот и все! – повторяла Любка. – Как это, Вань, вот и все? Не вернется домой наша Аська?
Понял – Любка надеялась, что дочь завалит экзамены и вернется домой. Любка ревела, а он пытался ее развеселить:
– Ну все же хорошо, Любка, даже отлично! Наша Аська студентка! Девочка наша в Питере. Койку в общаге дадут, не сомневайся. Ну а мы, как родители, будем ей помогать, чем сможем, конечно.
Любка всхлипнула, отерла слезы и уставилась на него:
– В родители себя записал? Умник какой!
– Вредная ты, Любка, баба-язва, как ни крути, – безлобно отозвался он.
* * *
Жизнь без Аськи стала другой, тихой, тоскливой и тусклой.
