Поравнявшись с Актеоном, он остановился, едва переводя дыхание от усталости, и в его отрывистых словах слышался испуг. Ганнибал приближался со стороны Сетабиса… Уже в город спешили поселяне со своими стадами. Они не видели врага, но бежали, побуждаемые рассказами беглецов из пограничных сагунтинских земель. Карфагеняне перешли через рубеж; эти люди, со свирепыми лицами и страшным оружием, грабят деревни и предают их пламени. Он бежал к своей госпоже, чтобы и она могла укрыться в городе.
Раб продолжал свой бег к загородному дому Сонники. Грек постоял с минуту в нерешимости. Он думал было вернуться за своей возлюбленной, но затем решил поскакать в город и из его стен доставить ей возможность спасения. Он хотел отыскать дорогу в горы, посредством которой Сагунт сообщался с племенами, живущими внутри страны, и ветвь которой шла к Сетабису и Диене. При приближении к городу он начал встречать беженцев, о которых говорил ему раб.
Они запрудили дорогу; стада мычали, погоняемые бичами и путаясь между повозками; женщины бежали, неся на головах большие тяжести и таща за собой ребят, ухватившихся за края юбки, мальчики погоняли лошадей, нагруженных домашней утварью и платьем; все перепуталось в поспешном бегстве; а ягнята прыгали по краям дороги, рискуя ежеминутно попасть под копыта скакунов. Грек ехал по направлению противоположному потоку беглецов. Он миновал бесконечный ряд повозок и стад, крестьян и рабов — толпу, где смешались различные народности и терялись члены одной и той же семьи, отчаянно призывая друг друга среди облаков густой пыли.
Толпа начала редеть. Мимо Актеона прошли отставшие: несчастные старики, шедшие нетвердым шагом, неся за плечами корзину со всем своим добром, сгибаясь под тяжестью котлов и всякой рухляди; калеки, останавливающиеся, опираясь на клюку; брошенные животные, забиравшиеся в оливковые сады по краям дороги и затем, как бы вспомнив о далеких хозяевах, бросившиеся куда глаза глядят по полям; дети, сидевшие на камнях, потерянные родителями.
Скоро дорога стала совершенно пустынной. Вереница беглецов скрылась вдали, и Актеон видел перед собой только прямую ленту красной земли, извивавшуюся по скатам гор. Ни одного живого существа, кроме его силуэта. Звон копыт его лошади раздавался среди глубокого молчания. Как будто сама природа замерла, чувствуя близость войны. Даже вековые деревья — кривые маслины по краям дороги, большие буксы, зелеными купами покрывавшие скаты гор, — стояли неподвижные, как бы испуганные этим бегством населения, которое они привыкли видеть под своей сенью.
Актеон проехал через одно селение. Дома были пусты, улицы тихи. Ему показалось, что из одной хижины он слышит как бы тихий стон. Вероятно, какого-нибудь больного забыли в поспешном бегстве. Дальше он проехал мимо большого загородного дома. Из-за высоких стен отчаянно залаяла собака.
И снова одиночество, молчание, отсутствие жизни, разлившееся по всей окрестности. Вечерело. Издали донесся ослабленный отдалением глухой гул, похожий на рев невидимого моря, на усиливающийся гул приближающегося наводнения.
Грек съехал с дороги; он поднялся по обработанному склону холма, покрытому виноградниками. С вершины его он мог окинуть взглядом большую часть пейзажа.
Последние лучи солнца освещали скаты гор, где вилась дорога, и на ней сверкали искрами латы отряда всадников, продвигавшегося рысью с некоторой осторожностью, как бы исследуя местность. Актеон узнал их; то были нумидийские всадники в белых развевающихся плащах, и, смешавшись с ними, скакали другие воины, менее внушительной наружности, махавшие копьями и горячившие своих маленьких лошадей.
Актеон улыбнулся, узнав в них амазонок Ганнибала — знаменитый отряд, который он видел в Новом Карфагене и состоявший из жен и дочерей воинов, под командой храброй Асбиты, дочери Гиербаса из африканского племени гарамантов. За этим отрядом дорога снова оставалась пустынной на некотором расстоянии, но в глубине, подобно темному чудовищу, извивавшемуся, как змея, обрисовывалось войско, несметная плотная орда, сверкавшая, как огненная полоса, своими копьями, прерываемая местами какими-то квадратными массами, везшими передвижные башни. То были слоны.
По временам среди войска как будто загоралось новое солнце, освещая путь, по которому оно прошло. Горизонт загорался, и извилистые очертания огромной движущейся массы вырисовывались на багровом фоне. То загорались деревни. Орды Ганнибала, состоящие из наемников разных стран и варварских племен из центра, спешили к вражескому городу и, вступив на сагунтинскую землю, вытаптывали поля и сжигали жилища. Актеон боялся, как бы его не окружили нумидийцы и амазонки. Поэтому, спустившись с холма, пустил своего коня во всю прыть к Сагунту.
Он достиг города уже ночью и, назвав себя, попросил своего друга Moпco отпереть ему ворота.
— Ты видел их? — спросил стрелок.
— Прежде чем пропоют петухи, они будут под нашими стенами.
Город представлял необыкновенный вид. Улицы были освещены кострами. Смоляные факелы горели в дверях и окнах, и толпы беглецов собрались на площадях, наполняли портики и жались под сводами ворот. Весь сагунтинский народ собрался в городе.
Форум представлял лагерь. Стада помещались под колоннадой, где они не могли пошевельнуться и только топтались и ревели. Ягнята прыгали по лестницам храмов, семьи поселян кипятили воду на мраморном полу атриумов, и свет всех этих костров, отражаясь от стен домов, озарял город трепетным, тревожным светом. Магистрат распорядился разместить беглецов, заполнивших улицы и мешавших движению по ним, в домах богатых людей вместе с рабами или в Акрополе, предоставив его многочисленные здания в распоряжение пришельцев. Туда перевели также и стада при свете факелов, между двумя рядами почти обнаженных людей, кричавших на волов, когда они намеревались разбежаться по склонам священного холма.
Заглушая шум толпы, раздавался звук рогов и морских раковин, призывавших граждан образовать отряды для защиты города. Купцы выходили из домов, вырываясь из объятий жен и дочерей, в греческих шлемах, увенчанных огромными пучками конских волос, и величественно подвигались среди сельской толпы с луком в руках, с пикой за спиной, перепоясанные мечом и в кожаных котурнах. Юноши складывали у стен огромные камни, чтобы бросать ими в осаждающих, и смеялись, когда им помогали женщины, также желавшие принять участие в битве. Старики с почтенными бородами, богатые сенаторы, пролагали себе дорогу, сопровождаемые рабами, несшими охапки пик и мечей, и раздавали оружие наиболее сильным поселянам, предварительно справившись, свободные ли они.
Город, казалось, был доволен. Пусть приходит Ганнибал!.. Наиболее воодушевленные сомневались, чтобы африканец посмел подойти к стенам их города. А если он подойдет, то все говорили, смеясь, что Карфаген погибнет под Сагунтом, да и Рим придет на помощь городу.
Сагунтинские посланники уже были там, и, без сомнения, скоро должны прибыть римские легионы и вмиг уничтожить осаждающих. Многие в своем оптимизме склонялись в сторону чудесного, верили, что боги совершат чудо и прибытие состоится через несколько часов и что на рассвете, вместе с войском Ганнибала, подступившего к Сагунту, по голубой поверхности Сукронесского залива покажется туча парусов: флот, который привезет непобедимых римских солдат.
